* * *

Тьма выползала из леса, поглощая все вокруг. Шурик позвонил своему коллеге, сообщил, что они прошли через болото, но осмотр местности придется отложить до утра, потому что ни черта не видно. Хмель вслушивался в их разговор и мрачнел все больше. Он и представить себе не мог, что ему доведется пережить на болотах еще одну ночь.

– Будем ночевать, – сказал оперативник, закончив говорить с Шуриком.

Он злился. За злостью угадывался страх.

– Разложим в машине сиденья, – сказал оперативник. – И во второй машине тоже.

– Я в машине не останусь, – сообщил Хмель.

– Почему?

– Потому, – огрызнулся Хмель.

Но все равно надо было объяснить. Иначе они от него не отстанут.

– Тут лес, – сказал Хмель. – Тут черт знает кто бродит. Надо не в машине торчать, как манекен, а спрятаться, уткнуться в траву пятачком и дышать так тихо-тихо, как будто ты вовсе не живой.

– Да кто сейчас тут может быть? – нервно произнес оперативник. – Постреляем к бабушке едреной всех, кто выйдет из леса.

– Пацаны вон тоже думали, что их много и у них есть ствол, – напомнил Хмель. – И теперь вы этих геройских пацанов ищете, да все никак найти не можете.

– А ты что предлагаешь? – спросил второй оперативник.

Настоящий городской житель, он, наверное, впервые в жизни остался ночевать в глухом лесу и не был готов геройствовать, даже имея табельное оружие.

– От машин уйти и затаиться, – стал озвучивать Хмель план спасения в этой жуткой ночи. – Чтобы ни шороха, ни звука. Ничем себя не выдать.

– А поможет? – с неискренней надеждой спросил первый опер.

Это он так съязвил. Хмель демонстративно не заметил иронии.

– Я, например, остался жив, – сказал он сухо.

Прозвучало веско. Против фактов не попрешь. Второй оперативник явно проникся.

– Я тоже думаю, что лучше бы на свежем воздухе, – сказал он.

– А этого ты как будешь контролировать? – ткнул Хмеля в грудь его коллега.

Разнервничался и потому отбросил прочь приличия.

– Вы думаете – я убегу? – изумился Хмель.

Промолчали. Значит, действительно не доверяют.

– Я браслеты на него надену, – после паузы сказал тот оперативник, который ратовал за здоровый сон на свежем воздухе.

– К себе пристегнешь? – осведомился его коллега.

– К дереву.

– Я не согласен! – всполошился Хмель, поняв, что так он окажется беззащитным, и это даже хуже, чем в машине.

Но с ним и разговаривать не стали. Споро заломили руки, отволокли метров за тридцать от машин, и, пропустив у него между руками ствол дерева, замкнули на запястьях наручники.

Оперативник устроился неподалеку. Хмель слышал, как тот шуршит в траве. Второй ушел в машину, с издевкой пожелав им спокойной ночи.

Тот, что остался ночевать на свежем воздухе, шуршал, никак не мог устроиться и вдруг вскрикнул так жутко, что у Хмеля дыбом встали волосы. Хмель рванулся, но убежать не смог. Оперативник включил фонарь. Луч света пронзил темноту.

– Твою мать! – зло сказал оперативник.

– Кто там?! – бежал от машин второй, размахивая пистолетом.

– Тут череп, бляха-муха!

Изучили, подсвечивая фонарем, но в руки череп не брали.

– Старый череп, – сказал оперативник. – Ему лет сто небось.

– Это с войны, – подал голос Хмель. – Тут много незахороненных солдат.

– Я чуть не облажался, – сказал опер в сердцах. – Гляжу – прямо перед рожей. Стремно тут, блин.

Он уже не хотел сторожить Хмеля и тоже ушел ночевать в машину.

* * *

Этим двоим, которые ночевали в машине, вряд ли что-то угрожало в эту ночь. Их сторожил Хмель. Он лежал у дерева, превратившись в абсолютный слух, и фиксировал все звуки, даже легкий шелест листьев, потревоженных набежавшим ветерком. Он боялся уснуть, потому что тогда все они умрут – так он думал. Но ничего не произошло, и, когда темнота растаяла и в залившем лес сыром сером воздухе стали проступать черные стволы деревьев, Хмель впервые за эту ночь поверил в то, что все обойдется.

Часов в шесть утра из машины вылезли невыспавшиеся опера. Сняли наконец с Хмеля наручники. Балагурили при этом и подтрунивали над ним. С ночными страхами они уже успели распрощаться.

Позавтракали.

Позвонили Шурику. Тот, как оказалось, уже часа полтора не спал, утюжил местность и кое-что нашел. Велел готовить завтрак, потому что с собой на ту сторону болота они почти ничего из еды не взяли.

Команда Шурика вернулась часа через четыре. Все были грязные и невыспавшиеся.

– Там был джип, – сказал Шурик. – Какой – не знаю. Но следы оставил четкие. Они приехали на джипе… эти, в камуфляже… Там оставили свою машину и пришли сюда по гати. А потом уже, после всего, тот, третий, вышел к машине и уехал. Я видел там его следы.

– Но девушка ведь тоже уходила через гать? – уловил нестыковку один из оперов. – И машина в тот день еще должна была стоять там.

– Маша вышла из болота и взяла левее, – сказал Шурик. – Если бы она вправо пошла, она бы наверняка наткнулась на этот внедорожник.

* * *

Днем возвращались в Москву. Шурик задумчиво смотрел за окно, где придорожные деревья выстроились стеной.

– Нет дезертира этого, – сказал он вдруг и обернулся к Хмелю. – Добегался.

– Какого дезертира? – не понял Хмель.

– Ну, этого, который был с тобой в лесу.

– Упырь, – сказал Хмель.

– Почему упырь?

– Мне так привиделось сначала. Из болота вылез, весь в тине, глазищи красные…

– Красные?

– Реально! – подтвердил Хмель.

– Может, болел? – предположил Шурик. – Инфекция какая-нибудь.

– Может, и так, – пожал плечами Хмель. – Но выглядит, конечно, жутковато.

– В общем, грохнули его, – вернулся к главной теме Шурик. – Этот, в камуфляже, его убил. Оказался круче твоего упыря. Переиграл. Может, он тоже какой-нибудь десантник. Помнишь, ты рассказывал, как упырь тебя допрашивал?

– Ну.

– Вот и этот, в камуфляже, я думаю, знает, как допрашивать. Потому что очень быстро он на тебя вышел в Москве. Значит, он информацию получил от упыря.

* * *

Домой Хмель так и не попал. Приехали в Москву, остановились у здания, где туда-сюда сновали люди в милицейской форме. Шурик ушел, а Хмель остался в машине под присмотром помятых и заросших щетиной оперов. Те явно тяготились возложенными на них обязанностями. Не будь Хмеля – они бы сдали свои пистолеты дежурному и отправились отсыпаться по домам. Но вот Хмеля дежурному не сдашь. Обидно. Хмель тоже не испытывал к ним теплых чувств. Никак не мог забыть, как ему надели наручники. Такое не прощают.