Но если у президента САСШ и было что-то от «безумного профессора», так это прекрасное образование и энциклопедические познания во множестве сфер знания. И ум — изощренный, острый, как скальпель, безжалостный, как штык. Иного и не могло быть у того, кто уже четвертый срок вел Штаты через бурное и опасное море политики тридцатых-сороковых годов, спасая от удушающего кризиса.

— Отведайте, мой скромный друг. Отведайте.

Василевский послушно отведал. Тем более что оно того стоило — чай и в самом деле был великолепный. То, что ему сейчас было нужно — крепчайший напиток, изгоняющий из тела усталость и бодрящий разум.

Он еще раз окинул взглядом окрестности. Президент принял русского посланника не в Белом доме и не в каком-нибудь официальном здании, но в своей личной резиденции. На широкой и открытой веранде, окруженной тесным строем кипарисов. Василевский был привычен к советскому стилю политических совещаний вдали от шума и посторонних глаз — на дачах и закрытых точках. Но для американцев и персонально Ходсона это было нехарактерно. В живописных частных уголках решали, как правило, вопросы бизнеса, а не официальной политики.

— Благодарю вас, господин президент, ваш чай просто великолепен, — осторожно начал он.

Ходсон широко и искренне улыбнулся, излучая счастье и удовольствие от полученной похвалы.

— Признаться, при каждой встрече я удивляюсь вашему радушию и гостеприимству, — продолжил зондаж Василевский. — Но сегодня вы просто шокировали меня. Еще утром я мерз в самолете, — на этом месте его непритворно передернуло, — теперь же мы ведем беседу в этой обители покоя и уюта…

Он закончил предложение многозначительной паузой. Следовало выяснить, что скрывалось за встречей один на один вдали от всяческого официоза.

— Стремление укрыться от суеты большого города, мой друг, всего лишь тяга к покою, естественная для человека в моем возрасте, — добродушно и бесхитростно ответил Ходсон, но в его близоруко прищуренных глазах прыгали веселые чертики, а в морщинках у уголков рта таилась улыбка. Опытному Василевскому это сказало многое. Ни тени эмоции не могло проскользнуть вовне помимо желания президента. На мгновение Александру Михайловичу захотелось отбросить в сторону все тонкости и хитросплетения дипломатического этикета и завести предельно откровенный разговор. Но только на мгновение.

— Да, тяжкая ноша государственного деятеля зачастую утомляет даже лучших из нас…

«Нет, — подумал он, — ну как все-таки хорошо, что у меня оказались способности к изучению иностранных языков. Теперь можно вести разговор совершенно на равных, свободно ориентируясь во всех тонкостях и игре слов английского языка».

— Итак, что составит предмет нашего разговора сегодня? — спросил Ходсон, сделав глоток и внимательно глядя на Василевского поверх чашки, исходящей ароматным паром.

А вот теперь наступил самый важный момент. Василевский уже не один год трудился на дипломатическом поприще, он был умен и успешен. Но сейчас чувствовал себя идущим по тончайшему льду.

— Я бы хотел побеседовать об Англии…

Он замолчал, давая возможность Ходсону принять либо отвергнуть тему.

— Да, старая добрая Англия, — подхватил президент, — это весьма достойный повод для разговора. Но какой из аспектов интересует вас больше всего?..

Тема была принята и принята достаточно благосклонно, теперь уже президент сделал многозначительную паузу. Они перебрасывались словами, как шариками, сделанными из тончайшего стекла, осторожно отправляя собеседнику скупые, тщательно продуманные фразы и не менее осторожно принимая ответные. Со стороны их диалог мог показаться ни к чему не обязывающим разговором двух старых добрых друзей, но только со стороны. Здесь не было ни одного лишнего движения, ни одного слова, которое не было бы тщательно измерено, взвешено и только после этого — произнесено.

— Нежелание англичан примириться с неизбежностью весьма огорчает нас всех. Это неразумно и недальновидно.

— Всегда тяжело признать свои ошибки и принять их последствия. Прямой взгляд в лицо действительности — удел сильных.

— К сожалению, фактическое положение англичан не в полной мере соответствует их притязаниям.

— Друг мой, кто может объективно оценить соответствие желаемого и действительного?.. Только Всевышний, а Он весьма скуп на общение с нами, детьми Его.

— Быть может, быть может… Однако бывают времена, когда даже невооруженный взгляд позволяет оценить суть вещей, не говоря уже о более… специфических средствах.

— Не буду спорить, отсюда, из-за океана, видно гораздо хуже, нежели вам и вашим немецким друзьям. Строго говоря, отчасти я склонен согласиться с вами. Британский лев переживает не самые лучшие времена…

Улыбка — это было самое сложное. Она должна была быть легкой, как взмах крыльев бабочки, в то же время зримой, полностью и исчерпывающе отражать все тончайшие оттенки мысли хозяина, но при этом быть абсолютно естественной в каждый момент.

— Мы стремились всеми силами решить вопрос к всеобщему благу. Но, увы, наши старания раз за разом разбиваются о… некритическое восприятие английских лидеров.

— При некотором желании их можно понять, — дипломатично заметил Ходсон.

— Это факт, и ваше замечание справедливо. Но хотел бы отметить, что наши действия преследовали своей целью лишь защиту наших исконных интересов и самозащиту. Если же нам и приходилось иногда превышать разумную меру, то исключительно из опасения и отсутствия опыта.

— Быть может, быть может… Это дискуссионный вопрос, но, опять-таки, мы здесь можем быть недостаточно осведомлены о далеких событиях.

— Наилучшим образом о наших намерениях свидетельствуют наши последние предложения и действия. И мы, и немецкие товарищи хотели бы завершить этот неприятный и разорительный конфликт. По многим причинам. Война — тормоз прогресса, экономики и торговли. Тот, кто воюет, вынужден экономить и не может позволить себе все, что считает необходимым в потребных количествах…

— Да, это весомый довод в пользу скорейшего завершения вашего конфликта. Александр, — доверительно склонился президент к Василевскому, — скажу вам откровенно и конфиденциально, мы также приложили немало сил, стремясь убедить британских коллег в бесперспективности их упорства. Но, к сожалению, безуспешно. Их трезвый взгляд туманит горечь поражения и, что более значимо, потери, которые вы им причинили.

— Нам кажется, что это пагубное заблуждение уже неискоренимо. Более того, оно уверенно прогрессирует. Возьмем хотя бы последние угрозы господина Черчилля…

— Не сомневаюсь, что это доставляет вам много неудобств, — согласился Ходсон.

«Боже, дай мне сил, я в Тебя не верю, но если Ты есть, дай мне силы пройти по этому лезвию, — взмолился Александр Михайлович. — Ничего не сказать прямо, но не упустить ни одной малости. Не назвать ни одной вещи своим именем, но получить совершенно однозначный ответ… А ведь сейчас я мог быть уже заместителем начальника Генерального штаба…»