Удаленные от главных районов классовой борьбы и оголтелой подпольной агитации "социальных партий", команды двух кораблей выступали с вполне благонамеренными инициативами. Они 4 апреля 1917 г. призывали общими усилиями добиваться "полного единения чинов флота, демократической свободы и защиты России", для чего предлагалось созвать "Общий Совет депутатов Балтийского флота". Этот документ драгоценного для истории, но. увы. недолго и не везде существовавшего идейного согласия между матросами и офицерами подписали: "Комитет линейного корабля "Гражданин" (председателем судового комитета электрик И.К. Горбачев) и выбранные депутаты" двух кораблей (старший лейтенант В.В. Огильви, комендор М.И. Стешнев, машинист С.И. Рынкевич, кочегарный унтер-офицер М.П. Абашев и от "Адмирала Макарова" матрос 1 ст. М.Т. Токарев.

С приходом в Моонзунд в начале мая кораблей Минной дивизии, а затем и особенно ускоренно революционизировавшихся кораблей из Гельсингфорса начались оголтелые митинговщина и "политиканство" (слова командующего морскими силами Рижского залива контр-адмирала М.К. Бахирева). Офицеры неудержимо теряли власть и влияние на свои команды.

Невежество и демагогия деятельно плодили своих функционеров. Героем Октября и советским военачальником (он же сердечный друг "валькирии революции" Александры Коллонтай (1872–1952) стал член РКП(б) с 1912 г. матрос "Императора Павла I" П.Е. Дыбенко. В числе членов Центробалта — этого революционного могильщика флота — должность товарища председателя в ноябре 1917 г. занимал старший комендор с "Гражданина" П.П. Сурков. Другой выдвиженец корабля матрос А.Д. Дулин в марте 1918 г. состоял комиссаром при старшем морском начальнике в Кронштадте.

Смута все более захватывала флот. Повсеместно менялись и названия кораблей. Приказом нового избранного матросами командующего флотом вице-адмирала B.C. Максимова от 29 марта 1917 г. за № 77 "Цесаревич" получил название "Гражданин". Тем же приказом учебное судно "Двина" получило прежнее название "Память Азова". Так еще раз, уже в революционную эпоху пересеклись судьбы двух вовлеченных в российскую смуту кораблей.

Из последних сил преодолевая гнетущую обстановку матросской "воли", а подчас и откровенного безнаказанного хамства, офицеры "Гражданина", как и всего флота, пытались поддерживать боеспособность своего корабля. Выйдя в море, удавалось провести и учебные стрельбы. В основном же корабль, как основа всей обороны Моонзунда, продолжал отстаиваться на Вердерском рейде. Охрану же Ирбена (немцы в больших силах не показывались) привычно несли легкие силы флота.

21 августа/8 сентября к "Гражданину присоединилась пришедшая из Ганга (через Гельсингфорс) "Слава". Артиллерия корабля, как это делалось с 1916 г. была во время ремонта существенно усилена. Дальность стрельбы ее 305-мм пушек с прежних 80–88 каб. была увеличена до 115 каб. Корабль принес с собой и более "революционный" настрой гельсингфорского тыла. Заражаться им начала и команда "Гражданина". А офицеры, оставаясь верными службе, по-прежнему не могли противостоять оголтелой деятельности революционных пропагандистов.

Как отмечал новый командующий флотом контр-адмирал А.В. Развозов (1879–1920), эти агитаторы умело пользовались "страшным недоверием к офицерскому составу" со стороны команд. "Одного хорошего агитатора" бывало достаточно, чтобы повернуть настроение команды в любую желаемую им сторону.

На руку агитаторам была и жалкая политика Временного правительства, все никак не решавшегося на коренные реформы, которых Россия ждала еще от императора. "Великая страна — дай нам гения!" — восклицал в своем дневнике И.И. Ренгартен. И гений, как мы знаем, не замедлил явиться. Но цели его (В. Ульянова-Ленина) были совсем иные. Вместо согласия и созидания, он вместе с приехавшими через Германию "тридцатью такими же негодяями, как и он сам" (слова из дневника И. И. Ренгартена) ставил перед собой глобальные цели развала и разрушения России. Тогда-то немцы решили, что пришла пора действовать и в Рижском заливе.

19 сентября (новый стиль) кайзер Вильгельм II отдал приказ: "Для господства в Рижском заливе и обеспечения фланга восточного фронта надлежит совместным ударом сухопутных и морских сил овладеть островами Эзель и Моон и запереть для неприятельских морских сил Большой Зунд". В многократно описанной (говорится о ней и в упомянутой книге автора о "Добровольцах") Моонзундской операции флот получил последний шанс спасти Россию от хаоса и разложения.

Умелой пропагандой и решительным переводом всех сил флота в Моонзунд и к передовой позиции, можно было покончить с засильем начавшихся вмешиваться даже в оперативные вопросы судовых комитетов. Адмиралы имели на это полное моральное право — флот и армия с катастрофической скоростью утрачивали боеспособность.

Надеяться на спасительную роль флота позволяла его весьма благоприятная для консолидации сил специфика. Флот не имел в войне значительных потерь. Флот обеспечивал несравненно лучший, чем в окопах, устроенный гарантированный быт. Более высокие требования к образованию и уровню развития предъявляла к матросам и повсеместно окружавшая их на кораблях сложнейшая техника.

Флот уже имел примеры истинно боевой консолидации, когда некоторые корабли, подобно появлявшимся в береговых частях "батальонам смерти", объявляли себя "кораблями смерти". В них, с согласия рядовых, восстанавливались уставные дисциплина и порядок, такие, какие вскоре были введены в Добровольческой армии Л.Г. Корниловым и его сподвижниками по белому движению.

Так 21 июня команда крейсера "Адмирал Макаров" приняла "оборонческую" резолюцию и объявила крейсер "кораблем смерти". Истинной элитой флота стал в те же дни Ревельский "батальон смерти". Его организовал и взял под свою команду легендарный (не боясь этого выражения) капитан 2 ранга П.О. Шишко (1881–1967, Гротон, США). Тот самый, кому в несостоявшейся операции 1916 г. поручали командовать самым ответственным ее участком — базой высадки.

Словом, наберись адмиралы решимости генерала Корнилова и вспомни они завет адмирала С.О. Макарова ("не пресмыкаться рутинно в пыли, но смело подняться умом до облаков"), и флот мог не только дать отпор начавшейся 29 сентября/12 октября 1917 г. германской операции "Альбион", но, может быть, и повернуть судьбу России прочь от большевистского переворота.

Но адмиралы, по-видимому, заранее смирились с потерей Моонзундских позиций и оборонять их собирались лишь в меру имевшихся на этом театре ограниченных сил. Безразличны оказались они даже к судьбе ключевой для всей обороны Церельской батарее (четыре 305-мм одиночных установки). Это подлинное чудо инженерной мысли (их стрельба позволяла "доставать" цели даже на захваченном немцами берегу и накрывать германские дредноуты с недосягаемых для них расстояний) составляло особую заслугу русских инженеров, рабочих, солдат и матросов, которые в неимоверно тяжелых зимних условиях, работая на совершенно до того не оборудованном берегу, менее, чем за год создали мощный узел береговой обороны.

В Гельсингфорсе