— Ну, я бы так не сказал.

— Именно так. Безработная рок-певица. Так и напишу в заявлении о приеме на работу. Последнее место и время работы: группа «Stingrays», 1964-67. Господи. Да они решат, что я, блин, чокнутая.

— Сомневаюсь, что ты собираешься искать место клерка в каком-нибудь универмаге «Зоди».[229]По крайней мере, пока ты не вынесешь оттуда половину всего, что он стоит.

Она засмеялась:

— Думаешь, так и случится? Не знаешь ты Денниса.

— Это мы скоро поправим.

Она хмыкнула:

— Так он тебе уже звонил?

— Нет еще. А что, собирался?

— Ага. Он ужасно переживал по поводу того, что случилось.

— Это хорошо. Тогда, видно, можно отозвать заявление окружному прокурору.

— Это ты шутишь, или как? — она, похоже, испугалась.

— Ну пошутил на минутку.

Она тронула меня за руку:

— Слушай, ты ведь не собираешься на самом деле разосраться с Деннисом? Не думай, что закон тебя защитит. Если уж он захочет до кого-нибудь добраться — доберется.

Я подумал о ее психотерапевте — Деннис заявил, что с ним он «разобрался». Сейчас я уже не был так уверен в том, что это чушь.

— Я просто не хочу, чтоб с тобой что-нибудь случилось, — сказала она, все еще касаясь моей руки. Ее настойчивость беспокоила меня. Все это было так, словно мы уже крутили страстный роман. Она вроде бы почувствовала то же самое, рассмеялась, чтобы рассеять это настроение, и потянулась за сигаретой.

— А почему ты ждала так долго? Это ничего, что я спросил? — поинтересовался я.

— Боялась, наверное, — она закурила. — Он сказал мне, что если я хотя бы попытаюсь уйти от него, он меня убьет.

За ее спиной один из моряков что-то прошепелявил; остальные загоготали.

— А зачем ему так нужно удерживать тебя, если он больше…

— Не трахает меня? — она пожала плечами. — Он меня боится. Я слишком много знаю.

— О чем?

— Обо всем. — Она попыталась уйти от вопроса. — Понимаешь, он думает, что я тогда напишу книгу или что-нибудь вроде этого. Выдам все его тайны. У него их много. Слушай, — она подалась вперед, не дав мне даже рот открыть, — мне очень жаль, что я загрузила тебя всем этим. Мне надо было поговорить с Луизой. Но что, по ее мнению, мне надо сделать, я знаю. Думаю, я просто хотела услышать еще чье-нибудь мнение.

— Думаю, что вы, ребята, все еще можете наладить жизнь, — произнес я занудным тоном консультанта по семейным проблемам. — А в следующий раз я хотел бы поговорить с вами обоими. — Она улыбнулась. — Но если б я мог на секунду стать беспристрастным, я бы сказал, что единственное разумное решение для тебя — это уйти от него и оставшуюся жизнь провести вместе со мной.

Она рассмеялась, и это меня порадовало.

— Что, правда? — спросила она. — И где? В «Тропикане»?

— Эй-эй-эй, я всего лишь ди-джей. Не могу обещать, что смогу создать тебе условия, к которым ты за все эти годы так привыкла.

— Ну, с этим все в порядке. В том, чтобы сидеть взаперти, мало радостей, — на миг она приуныла, погрузившись в свои мысли. — Я бы очень хотела снова петь.

— Не вижу к тому препятствий. Ты по-прежнему просто невероятна. Я слышал тебя, когда первый раз попал в ваш дом.

— Деннис говорит, что я уже давно не та.

— Чушь он порет.

— Он считает, что я никогда ничего из себя не представляла. Что это он создал меня. Своими песнями. Он говорит, без него я провалюсь.

— Шарлен, он сам не понимает, что несет.

Она поглядела сквозь лобовое стекло:

— Ох, черт, меня засекли.

Я поднял глаза и увидел в здании «Крошки Нейлорса» латиноса-посудомойщика, который ухмылялся и указывал на Шарлен помощнику официанта азиатской внешности. Я огляделся в поисках официанта, чтобы отдать ему поднос, но посудомойщик уже приближался.

— О Господи, на кой мне все это, — Шарлен прикрыла ладонью бровь.

Он подошел с ее стороны машины, разлыбившись в придурковатом обожании. Около сорока, под глазом — вытатуированная слезинка.

— Шарлен?! Ох, дружище, глазам не верю! Шарлен Контрелл, надо же! Это уж слишком!

Шарлен улыбнулась ему улыбкой стюардессы и бросила на меня отчаянный взгляд.

— Я ведь, считай, практически всю жизнь твоим фанатом был, дружище. У меня на деке вот прямо сейчас стоит «Люби меня сегодня ночью».

Внимание официанта я, наконец, привлек.

— Спасибо, — ответила Шарлен.

Он закатал рукав, открыв татуировку в форме сердечка, стратегически расположенную так, чтобы скрыть следы от уколов на сгибе локтя. Внутри сердечка красовалась надпись «Шар».

— Моя первая жена, дружище. Она была в точности как ты, бля буду. Все так говорили. А, слушай, а что случилось с остальными из «Stingrays»? Как это вы, ребят, до сих пор не воссоединились, не дали по этому случаю несколько концертов?

Шарлен ответила ровным тоном, словно механически:

— Ну, Бобби загнулся от передоза еще в шестьдесят девятом, а Фрэнк докололся до смерти в семьдесят втором. Билли разбился на мотоцикле в семьдесят пятом, а Джимми обратился к Иисусу в семьдесят девятом.

— Й-о-о, ну и хрень, дружище, — сказал он, слегка обалдев. — Про Бобби-то я помню, а вот про других… я-то все семидесятые в кутузке парился, так что вот, не в курсе.

Официант забрал наш поднос. Я завел мотор.

— Знаете, спасибо, что вы меня помните, — сказала Шарлен.

— Помню? Блин, дружище, да разве такое забудешь? Я до сих пор каждую субботу звоню на KRLA[230]в ночной эфир, посвящаю моей первой жене «Люби меня этой ночью». Она, дружище, померла. Авария. Пятнадцать лет назад. Хренова тачка с откидным верхом. «Камарро» шестьдесят седьмого года. Кувыркнулась с автострады, дружище. Ей голову оторвало.

Я дал задний ход.

— Спасибо, — сказала Шарлен. — Спасибо еще раз.

— Эй, приятель, ты рули поосторожней! — крикнул он, пока мы выезжали. — Не кувыркнись!

Вернувшись к «Тропикане», я проводил ее к ее машине, белому «мустангу» шестьдесят пятого года с откидным верхом — не восстановленному, судя по тонким, как волос, трещинам краски; но на нем явно почти не ездили. Небольшой ярко-красный салончик казался залитым свежей кровью.

Я записал имя своего адвоката на спичечной коробке из «Дьюка» и уточнил: