В открытую дверь Морейн увидела круглолицего Стража, который играл на флейте торжественную мелодию, в то время как седовласая Джала Бандевин, женщина величественная, если не считать того, что была она почти на ладонь ниже Морейн, пыталась научить своего нового Стража первым па придворного танца. Это, несомненно, был новенький: краснеющий, светловолосый мальчик не старше двадцати лет, – однако ни один мужчина не становился Стражем, если уже не обладал всеми необходимыми умениями. Не считая разве что умения танцевать.

Дверь в комнату Керене, меч на которой был покрыт красным, золотым и черным лаком, также была распахнута, и оттуда доносилась веселая музыка. Морейн представления не имела, что означает лакировка или выбор цветов, и подозревала, что никогда этого и не узнает, разве только выберет Зеленую Айя. Этого никогда не случится, но она не выносила, когда чего-то не знала. Стоило ей выяснить, что она чего-то не знает, как это незнание порождало непреодолимый зуд между лопатками, как раз там, куда ни за что не дотянуться. В который раз она отложила эти мечи на дальнюю полочку своей памяти, рядом со многим другим из того, что подмечала в жилищах Айя. Зуд слегка утих, но Морейн знала, что он вернется, когда она вновь увидит эти двери.

Те немногие гобелены, что висели в гостиной Керене, являли собой батальные или охотничьи сцены; но большая часть стен была отдана книжным полкам, украшенным резьбой в стилях по меньшей мере дюжины различных стран. Кроме книг там располагался большой череп льва и еще один, даже больший – медведя, глазурованные чаши, вазы причудливых форм, кинжалы, украшенные драгоценными камнями и золотом, и кинжалы с простыми деревянными рукоятями; один был просто обломком клинка. Разбитый надвое кузнечный молот лежал рядом с треснувшей деревянной чашей, украшенной единственным, но огромным огневиком, который сделал бы честь и короне. Позолоченные толстопузые часы со стрелками, замершими как раз на отметке полудня – или полуночи, – соседствовали со стальной латной перчаткой, покрытой темными пятнами, и Морейн не сомневалась, что это была кровь. Все эти и многие другие предметы были памятью о более чем сотне лет ношения шали.

Гораздо меньше вещей хранили память о тех годах, когда шаль еще не лежала на плечах Керене. Всего лишь ряд миниатюр на отделанной волнистой резьбой каминной полке. Они изображали просто одетого солидного мужчину, пухлую улыбающуюся женщину и пятерых детей, трое из которых были девочками. Это была семья Керене, и все они давно сошли в могилу, вместе с ее племянницами и племянниками, и их детьми, и детьми их детей. Такова плата за звание Айз Седай, и эту боль им суждено нести – их семьи умирали, и все, что когда-то было им дорого, исчезало с лица земли. Все, кроме Башни. Белая Башня оставалась всегда.

Двое из Стражей Керене находились в гостиной вместе с ней. Массивный Карайл, кому волосы и борода придавали вид золотогривого льва, сидел перед камином с книгой в руках, его сапоги покоились на узорной медной решетке, а над чашечкой его длинной трубки поднимался завиток голубоватого дыма. Степин, похожий скорее на писца, чем на Стража, узкоплечий, с печальными карими глазами, сидел на табурете, наигрывая на двенадцатиструнном биттерне веселую джигу, его пальцы летали по струнам с не меньшим искусством, чем у наемного музыканта. С появлением Принятой ни один из мужчин не прервал своего занятия.

Сама Керене с иглой в руках стояла перед подставкой с пяльцами. Вид Зеленой сестры, занятой вышивкой, всегда вызывал ощущение какого-то несоответствия. Особенно когда, как например сейчас, узор представлял собой лужайку с полевыми цветами. Как такое могло сочетаться с картинами насилия и смерти, украшавшими ее стены? Высокая и худощавая, Керене выглядела в точности такой, какой была: ее безвозрастное лицо было решительным и прекрасным, почти черные глаза были озерами безмятежности. Даже в своих покоях она носила платье для верховой езды с изумрудно-зелеными разрезами, а ее темные волосы, слегка тронутые сединой, были подстрижены даже короче, чем у Карайла или Степина – чуть выше плеч, – и подвязаны толстой плетеной тесьмой. Без сомнения, за такой прической проще ухаживать во время путешествий. Керене редко оставалась в Башне надолго: вернувшись из поездки, она вскоре снова отправлялась в дорогу. Воткнув иголку в канву, Керене, взяла в руки письмо и большим пальцем вскрыла зеленую печать. Тамра свои послания сестрам запечатывала воском того цвета, к какой Айя принадлежал адресат. Сама она принадлежала ко всем Айя сразу и в то же время ни к одной из них.

Что бы ни написала Тамра, письмо Керене прочитала быстро; в ее лице ничего не изменилось, но не успела она еще дочитать до конца, как Степин прислонил биттерн к небольшому столику у стены и принялся застегиватся. Карайл положил книгу на полку, выбил остатки табака из трубки в камин и засунул ее в объемистый карман куртки. Больше ничего не произошло, но было очевидно, что они ждут приказаний и готовы действовать. Несмотря на печальные глаза, Степин больше не походил на писца. Они оба напоминали леопардов, ожидающих команды начать охоту.

– Каков будет ответ, Айз Седай? – спросила Морейн.

– Я передам его сама, дитя мое, – ответила Керене, быстрым шагом направляясь к двери, отчего ее шелковые юбки тихонько зашуршали. – Тамра хочет видеть меня немедленно, – сказала она своим Стражам, которые следовали за ней по пятам, как охотничьи псы, – но не пишет, почему.

Морейн позволила себе слегка улыбнуться. Как и в случае со слугами, сестры часто забывают о том, что у Принятых есть уши. Иногда лучший способ узнать что-либо – просто помалкивать и слушать.

Когда Морейн возвращалась назад по пронизанному сквозняками спиральному коридору, размышляя о том, что узнала, и пытаясь не замечать холода, ей навстречу внезапно вышла Суан. Сестер поблизости не было, и все же...

– Еще одно послание, – объяснила Суан. – Айше Равенеос. Тамра говорила, что это срочно, но словно бы не была в этом уверена. Готова побиться об заклад, письмо такое же, как то, что ты отнесла Керене. Как ты думаешь, зачем ей могли понадобиться Зеленая и Серая сестры одновременно?

Серые сестры занимались посредничеством и вопросами справедливости там, где она опиралась на закон, а не на меч, и Айша известна была тем, что наистрожайшим образом придерживалась буквы закона, независимо от собственных чувств, будь то жалость или презрение. В этом она походила на Керене. Кроме того, обе женщины носили шаль уже довольно давно, хотя это обстоятельство могло и не иметь особого значения. Морейн, хотя и не была настолько искусна в разгадывании головоломок, как Суан, но происходящее в самом деле сильно напоминало Игру Домов.

Морейн с опаской огляделась, не забыв посмотреть через плечо. Служанка, дальше по коридору, подрезала фитиль светильника, а двое мужчин в ливреях, причем один забравшись на высокую лестницу, что-то делали с одним из гобеленов. Сестер по-прежнему не было видно, однако девушка все же понизила голос:

– Тамра хочет отправить сестер на поиски младенца. Ох, это все меняет. Я ошибалась, Суан. А ты была права.

– В чем ты ошибалась, а я была права? Почему ты решила, что она подбирает? – Как можно быть настолько искусной в разгадывании головоломок и не видеть закономерности здесь?