ним встречался. Во Фронау. Мне тогда было лет пять. Я заехал за ним, примчался на велосипеде к маленькому отелю, где он остановился с женой на одну ночь. Я ничего не знал. Только: «Послезавтра приедет Ханнес с женой. Героиней». И все. Ни больше ни меньше. С первого взгляда он показался мне подозрительным. Я чувствовал микросигналы, хотя и не мог их различить. Они вошли. Ханнес раскинул руки. Он громко смеялся над фамилией моей матери. Потом поцеловал ее в губы. Я посмотрел на отца. И не понял выражения его лица. Моя мать смеялась, хотя и воскликнула: «Прекрати!» И теперь ее голос вернул меня в реальность.

– Лола отговорила меня туда идти. Но в Париже оставаться тоже было нельзя. Полный швах. Но-о-о, благодаря связям Лолы я получила адрес в Марселе. Там мне должны были помочь.

– Как?

– Ну, спрашиваешь тоже. Может, сделать бумаги на выезд, откуда мне знать? Визу в Америку. Свобода и приключения. Так что я собрала вещички и поехала на вокзал. Ах да – еще со мной поехала Арлетт. Вообще-то, она не должна была со мной ехать, она ведь была француженка, но еврейского происхождения, что не слишком приветствовалось. Вообще-то, французы никогда особенно не любили евреев, но все же были толерантны. В общем, Арлетт поехала со мной. И знаешь, что я тебе скажу? На поезд сесть нам не удалось… в общем, тогда мы… мы… тогда мы вышли на шоссе… и нас взял водитель грузовика. Очень мило с его стороны. А я видела и похуже, если ты понимаешь, о чем я.

Я не понимал, но решил больше не перебивать ее вопросами.

– Да. Но в какой-то момент он, видимо, почуял неладное и начал вести себя странно. Нет, нет, нет, парень, подумала я, мужчин я всегда выбираю себе сама, и возле следующего же вокзала вежливо попросила его нас высадить. Это было в… в… ой, я уже не помню. Но там все и случилось.

– Что?

– Что?

Я неосмотрительно задал вопрос?

– Нет, ничего.

– Ничего? О, ты глубоко заблуждаешься. Я расскажу тебе, что произошло. Сначала все шло хорошо, да? Мы чапаем на своих двоих – поезд был лишь отговоркой, – а потом, примерно через час, Арлетт вдруг и говорит – знаешь, что? – что она забыла сумку на вокзале. Как так вообще можно? Просто оставить вещи и уйти? В разгар войны! Ну и конечно, она сразу непременно захотела вернуться – там украшения, деньги, портреты родителей, бог знает что еще. Ну пошли назад, сказала я. Ты меня знаешь. Я никого не брошу в беде. Грех пополам и беду пополам. Да. Так и получилось. Едва мы зашли на вокзал, как нас задержали, разделили и… М-да, и больше я ее не видела. Должно быть, водитель грузовика нас предал.

Я сидел, закопавшись в дальний угол дивана, рядом с большим арочным окном. На улице шел снег. Крупные шестиконечные кристаллы опускались на мерзлую землю. Я попытался мысленно увеличить их в сотню раз, представил, как восходящий поток ветра проносит их сквозь атмосферу Земли и как они тают, чтобы сформировать новые, возможно, менее симметричные или более сложные формы. У меня на коленях лежал мобильный телефон. Погрузившись в записи, я слушал голос матери в наушнике.

– Allez, vite, vite[21].

Из ее рассказа повеяло дикими оливковыми рощами, утешающей природой, что возвышается над любым горем.

У нее за спиной остался Париж, остались разрушенные надежды, когда ее везли из Ронеталя вместе с другими женщинами в открытом кузове грузовика, словно скот. Мимо полей, лугов и смеющихся домиков в утреннем тумане, в темную безутешность трехкилометрового лагеря – барак на бараке, доска к доске, без единого растения, только дождь, грязь и вопросительные лица голодных женщин за колючей проволокой, которые кричали: «Откуда вы приехали?»

За стеной дождя блестели Пиренеи.

Другие решили все за Салу, новая родина тоже от нее отвернулась. Она снова оказалась не властна над собственной судьбой. Пока над ней и остальными женщинами сгущалась туманная пелена, она чувствовала себя преданной – не французами, а новым государством. Indésirable. Нежелательная. По-французски слово désir означает «желание». А если тебя никто не желает, значит, ты проклят. Как можно отправлять в преисподнюю человека, не совершившего ничего дурного?

Женщин вырвали из общества близких и беззащитными отправили в открытом кузове навстречу неизвестности. Язык света и свободы звучал здесь так же холодно, как на немецком казарменном дворе.

– Suivez-moi[22].

Все собрали сумки, чемоданы и мешки, чтобы последовать за невысокой крепкой женщиной по размокшей слякоти. Мадам Фреве подгоняла их своими приказами, пока не привела к бараку 17.

Барак находился в окруженном колючей проволокой блоке, участке. В каждом бараке жило по шестьдесят женщин, в каждом участке – тысяча, во всем лагере – около двадцати тысяч. Бараки были примерно двадцать пять метров длиной и пять шириной. Покрытая рубероидом крыша, каждые четыре метра – маленькие люки с откидными деревянными крышками, окон нет.

Дверь оказалась распахнута. Женщины обессиленно зашли внутрь. С каждой стороны лежало по тридцать соломенных тюфяков. Ни одеял, ни стола, ни скамейки, ни стула, ни посуды, ни даже гвоздя, чтобы повесить пожитки.

К ним подошла полная высокая женщина. Она поприветствовала мадам Фреве, и та протянула ей список.

– Demain matin[23].

Слегка покачнувшись, надзирательница повернулась на каблуках и вышла из барака.

– Soyez les bienvenues[24], я Сабина.

Ответственная за барак выглядела вполне любезной. Она распределила между новоприбывшими свободные места, и женщины валились на тюфяки, обрадованные, что можно отдохнуть.

– Le diner est à six heures[25].

Сала закуталась в кашемировое пальто Лолы. Она слышала голос отца. Ее глаза закрылись.

Мухи жадно ползали по лицу Салы. Она с трудом разлепила веки. С первыми лучами солнца в бараке начиналась зловонная жара. К полчищам мух присоединились комары в поисках завтрака. Женщины лежали, вытянув онемевшие конечности. Говорили шепотом, чтобы подарить новичкам еще немного отдыха. Сала впервые посмотрела на лицо своей соседки. Красивое лицо, немного потерянное, но не испорченное.

– Comment tu t’appelles?[26]

– Сала. Et toi?[27]

– Соланж. Mais tout le monde m’appelle Mimi[28].

– Мими? – Сала бросила на нее удивленный взгляд.

– Nom de guerre[29], объясню потом. Есть хочешь?

О, как же Сала хотела есть. Желудок болезненно сжался, хотя она еще раздумывала, что имела в виду Мими под nom de guerre и наслаждалась звучанием ее южнофранцузского говора. Мими приехала из Марселя. В Париже она начала