– Сделайте милость! – воскликнул Ральф. – Я буду Калибаном,[31]а вы – Ариэлем.[32]

– Какой из вас Калибан! Вы все мудрите, а Калибан был прост. К чему тут вымышленные образы! Я говорю об Изабелле, а Изабелла вполне реальна. И я хотела сказать вам, что нашла ее сильно изменившейся.

– После вашего приезда, хотите вы сказать?

– И после моего приезда, и до моего приезда. Она не та чудесная девушка, какой была прежде.

– Не та, что была в Америке?

– Да, в Америке. Полагаю, вам известно, что она оттуда родом. С этим ничего не поделаешь, хоть она и пытается.

– Вам хотелось бы сделать ее снова такой, какой она была?

– Конечно. И вы должны мне в этом помочь.

– Увы, – сказал Ральф. – Я только Калибан, а не Просперо.[33]

– В вас достало Просперо, чтобы сделать ее такой, какая она сейчас. Это вы повлияли на Изабеллу Арчер. Вы все время старались влиять на нее, с самого ее приезда сюда, мистер Тачит.

– Я, моя дорогая мисс Стэкпол? Помилуйте! Это Изабелла Арчер повлияла на меня, как она на всех здесь влияет. Но я – я был совершенно пассивен.

– В таком случае вы чересчур пассивны. Не мешало бы проснуться и протереть глаза. Изабелла меняется с каждым днем, она отдаляется, уходит все дальше и дальше. Уж я-то вижу, что с ней происходит. В ней уже почти ничего не осталось от прежней жизнелюбивой американки. Новые мысли, новые взгляды, забвение прежних идеалов. Нужно спасти ее идеалы, мистер Тачит, и вот тут-то вы и должны сыграть свою роль.

– Надеюсь, не в качестве идеала?

– Разумеется, нет, – отрезала Генриетта. – Я все время боюсь, как бы она не выскочила замуж за какого-нибудь бездушного европейца, и хочу помешать этому.

– А, понимаю! – воскликнул Ральф. – Вы хотите помешать этом} и просите меня вмешаться, женившись на ней самому?

– Вовсе нет – такое лекарство хуже болезни, потому что вы – воплощение тех бездушных европейцев, от которых я хочу спасти ее. Нет, я стремлюсь возродить в ней интерес к другому лицу – к молодому человеку, к которому она раньше очень благоволила, а теперь решила, что он ей не пара. Превосходнейший человек, к тому же ближайший мой друг, и я хочу, чтобы вы пригласили его сюда.

Ходатайство это показалось Ральфу более чем странным, и поначалу он – что вряд ли свидетельствует о бескорыстии его помыслов – не сумел принять его за чистую монету. Он заподозрил какой-то подвох и, следовательно, был сам виноват, если не понял, что просьба, подобная просьбе мисс Стэкпол, могла быть вполне искренней. И в самом деле, когда молодая женщина просит создать возможность молодому мужчине, которого называет своим ближайшим другом, добиваться благосклонности другой женщины, свободной от привязанностей и намного красивее ее самой, не истолковать столь противоестественный поступок в дурную сторону очень нелегко. Читать между строк легче, чем разбираться в тексте, и если бы Ральф счел, что, прося пригласить американца в Гарденкорт, мисс Стэлпол хлопочет о себе самой, он проявил бы даже не пошлость, а скорее заурядность ума, но он сумел уберечься от подобной заурядности – пусть даже простительной в его обстоятельствах, – уберечься благодаря тому, что я затрудняюсь назвать иначе, как наитием. Не располагая никакими сведениями, кроме уже имевшихся, он вдруг пришел к убеждению, что было бы в высшей степени несправедливо приписывать поступкам корреспондентки «Интервьюера» какую-нибудь корыстную цель. И это убеждение быстро укоренялось в его душе – возможно, под воздействием сияющих и невозмутимых глаз Генриетты Стэкпол. На мгновенье он принял их вызов, скрестив с ней взгляды и стараясь не щуриться – как щурился бы всякий глядящий в упор на яркий светильник.

– Как зовут этого джентльмена, о котором вы говорите?

– Мистер Каспар Гудвуд, из Бостона. Он был всегда чрезвычайно внимателен к Изабелле, предан ей всей душой. Он приехал сюда вслед за ней и сейчас находится в Лондоне. Адрес мне неизвестен, но, думаю, его можно узнать.

– Я никогда не слышал об этом джентльмене, – сказал Ральф.

– А разве вы о всех слышали? Вероятно, он тоже о вас никогда не слышал, но это еще не причина, почему ему не жениться на Изабелле.

– Однако у вас просто страсть женить людей, – чуть иронически улыбнулся Ральф. – Не далее как позавчера вы советовали мне жениться. Помните?

– Я оставила эту мысль. Вы плохо воспринимаете такие советы. В отличие от Каспара Гудвуда: он принимает их как надо, и вот это-то мне в нем мило. Он великолепный человек и настоящий джентльмен. Изабелла это знает.

– Он очень ей нравится?

– Если нет, то нужно, чтобы понравился. Он просто бредит ею.

– И вы хотите, чтобы я пригласил его сюда, – сказал Ральф задумчиво.

– Вы проявили бы подлинное радушие.

– Каспар Гудвуд, – продолжал Ральф. – Знаменательное имя.[34]

– Дело не в имени. Если бы его звали Иезекииль Дженкинс, я говорила бы о нем так же. Он единственный из всех известных мне мужчин, которого я считаю достойным Изабеллы.

– Вы исключительно преданный друг, – сказал Ральф.

– Несомненно. Если вы сказали это, чтобы задеть меня, так знайте: ваше мнение мне безразлично.

– Я не собирался задевать вас. Просто я поражен.

– И еще более сардоничен, чем всегда! Не советую вам смеяться над мистером Гудвудом.

– Уверяю вас, я совершенно серьезен, неужели вы этого не понимаете, – сказал Ральф.

И его собеседница поняла.

– Да, по-видимому, даже слишком серьезны.

– Вам трудно угодить.

– Вы и в самом деле очень серьезны. Вы решили не приглашать мистера Гудвуда.