Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я замер — ничего. Я ждал Бога. Ждал, ждал и, судя по всему, уснул.
Раньше мне было больно спать на спине, но когда я проснулся, то оказалось, что я лежу на спине, и это меня удивило. Ноги были согнуты в коленях и возвышались передо мной, как гора. Я посмотрел на эту гору и увидел два глаза, уставившихся на меня. Только глаза эти были темные, хмурые и пустые… Они смотрели на меня из-под капюшона, черного капюшона с остроконечной макушкой, как у ку-клукс-клановца. Глаза продолжали таращиться на меня — темные и пустые, и я ничего не мог поделать с этим. Они повергли меня в ужас. Я думал — это Бог, но невозможно было себе представить, что у Бога такой взгляд.
Я не смог его пересмотреть. Я даже шевельнуться был не в состоянии. А глаза все смотрели на меня поверх горы из моих ног, укутанных покрывалом. Я хотел убежать. Я жаждал, чтобы эти глаза исчезли: могущественные, зловещие и грозные.
Но они протаращились на меня битый час.
Наконец исчезли.
Оставаясь в постели, я размышлял над увиденным.
Нет, не мог я поверить, что передо мной был Бог. В такой-то одежде? Нет, это, скорее всего, был дешевый трюк.
Конечно же, это была галлюцинация.
Я ломал голову над этим явлением минут десять-пятнадцать, потом встал и полез за маленькой коричневой коробочкой, которую дала мне бабушка много лет назад. Внутри этой коробочки находились малюсенькие бумажные свиточки с цитатами из Библии. Каждый свиток содержался в отдельной ячейке. Нужно было задать вопрос, затем вытянуть какой-нибудь свиток, и в нем будет ответ. Как-то уже я обращался к этой коробочке и понял, что это бесполезно, но теперь решил попробовать заново.
— Что все это значит? — спросил я коричневую коробочку. — Что это были за глаза?
Затем я достал свиток и развернул его. Это был крошечный кусок плотной бумаги.
«БОГ ОСТАВИЛ ТЕБЯ», — прочитал я, быстро свернул лоскуток и сунул его обратно в ячейку.
Я не поверил ему. Вернувшись в кровать, я вновь впал в размышления. Нет, слишком уж это было просто, слишком прямолинейно. Мне не верилось. Я подумывал над тем, чтобы подрочить, возможно, это вернуло бы меня к действительности. Я все еще находился в неверии. Наконец я не выдержал, встал, снова взял коробочку и принялся разворачивать свиток за свитком. Я искал тот, на котором было написано: «БОГ ОСТАВИЛ ТЕБЯ». Я развернул все свитки, но ни на одном их них не было такой надписи. Я перечитал их все заново — ничего подобного. Тогда я свернул их все обратно, аккуратно разложил по своим ячейкам и закрыл коричневую коробочку.
Тем временем болезнь прогрессировала. Я продолжал ездить в лос-анджелесскую окружную больницу на трамвае № 7 и постепенно влюблялся в мисс Аккерман, процедурную сестру, которая давила мои прыщи. Несмотря на отвратительную смесь из крови и гноя, с которой ей приходилось иметь дело, она всегда была мила и добра ко мне. Ей было и невдомек, что с каждый приступом боли во мне укреплялись решимость и отвага. В моей любви к ней не было сексуального оттенка. Я просто хотел, чтобы она укутала меня в свою накрахмаленную чистоту, и мы исчезли бы из этого мира навсегда. Но мисс Аккерман никогда не пошла бы на это. Уж слишком она была реальна. Ее волновало лишь то, запомнил ли я дату моей следующей процедуры.
Аппарат ультрафиолетовой терапии щелкнул и отключился. Я уже облучился с двух сторон, поэтому снял очки и стал одеваться. Вошла мисс Аккерман.
— Еще не все, — остановила она меня, — оставь свою одежду.
«Что это она собралась со мной проделать», — подумал я.
— Присядь на край стола.
Я сел, и она принялась натирать мое лицо густой маслянистой мазью.
— Доктора прописали новую процедуру. Придется забинтовать тебе лицо, для эффективности.
— Мисс Аккерман, а что же все-таки случилось с тем мужиком, у которого здоровенный нос? Он у него так и продолжает расти?
— Мистер Слиз, что ли?
— Ну, мужик с громадным носом.
— Его звали мистер Слиз.
— Я не вижу его больше. Он что, вылечился?
— Он умер.
— Что, из-за носа?
— Самоубийство, — ответила мисс Аккерман, продолжая втирать мазь.
Из соседней палаты послышался мужской крик: «Джой, где ты? Джой, ты же сказала, что вернешься! Куда ты девалась, Джой?»
Голос был громкий, пропитанный печалью и отчаянием.
— Каждый день после полудня он начинает кричать, — прокомментировала мисс Аккерман, — а Джой все не идет.
— Ему нельзя помочь?
— Не знаю, в конце концов они все успокаиваются. Придержи пальцем салфетку на лице, я забинтую тебя. Так, правильно. Еще немного. Теперь отпускай. Отлично.
И снова крик: «Джой! Джой, ты сказала, что вернешься! Где ты, Джой?»
— Теперь придержи следующую. Так. Держи, держи. Я хочу положить бинт аккуратненько! Так. Осталось лишь закрепить повязку.
Наконец она закончила перевязку.
— Все, теперь одевайся. Увидимся послезавтра. Генри. До свидания.
— До свидания, мисс Аккерман.
Я оделся, вышел из кабинета и спустился в вестибюль. На автомате для продажи сигарет было зеркало. Я взглянул на себя — здорово. Почти вся моя голова была забинтована. Я был белоголовый. Лишь виднелись глаза, рот, уши, а на макушке торчал небольшой клок волос. Я был замаскирован. И это меня радовало. Закурив сигарету, я окинул взглядом вестибюль. Пациенты сидели и читали свои газеты и журналы. Я почувствовал в себе нечто очень необычное и слегка зловещее. Никто из окружающих и понятия не имел, что со мной произошло: автомобильная катастрофа, жестокая драка, преднамеренное убийство, пожар. Никто и ничего.
Я покинул вестибюль, вышел из здания больницы и ступил на тротуар. До меня все еще доносились возгласы: «Джой! Джой! Где ты, Джой!»
Джой не торопилась. Забота о другом человеке не приносит выгод. Людям это не свойственно, что бы там ни говорили.
На обратном пути я сидел в хвосте трамвая, закуривал сигарету за сигаретой и пускал дым своей забинтованной головой. Люди таращились на меня, но я не обращал на это никакого внимания. В их глазах было больше страха, чем отвращения. Я надеялся, что смогу закрепиться в этом положении навсегда.
Я доехал до конечной остановки и вышел. День клонился к вечеру, а я стоял на углу бульвара Вашингтона и Вествью-авеню, наблюдая за людьми. Те немногие, что имели работу, теперь возвращались домой. И мой отец скоро отправится в обратный путь с фиктивного места своей несуществующей службы. Я не работал, не учился, ничем не занимался. Я был забинтован и стоял на углу, покуривая сигарету — сильный и опасный. Я уже понимал, что к чему. Слиз кончил себя сам. От меня они этого не дождутся. Скорее я грохну кого-нибудь из них. Четверых-пятерых я утяну за собой. Я покажу им, что значит манипулировать мной.