«Этот атомный проект, который в каждом зажигает такой интерес», как отозвался о нем рейхсмаршал Геринг, вступил в свою самую сложную фазу: прошел месяц с тех пор, как Альберт Шпеер заслушивал немецких физиков-ядерщиков. За этот месяц претерпела изменения вся организация работ над атомной программой. Рейх решил мобилизовать германскую науку для окончательной победы в войне. Прежний имперский исследовательский совет во главе с министром Рустом был распущен, и взамен был создан новый независимый орган под тем же названием, возглавляемый самим рейхсмаршалом Герингом. 9 июня Адольф Гитлер издал соответствующий приказ, и, пока неторопливо создавалась новая организация, работа над многочисленными научными проектами стояла на месте.

Контролирующим органом нового имперского исследовательского совета должен был стать «руководящий комитет» Геринга из 21 члена, в состав которого входили министры, высшие военные и руководители партии, в том числе и сам Генрих Гиммлер. В то же время в нем не было ни одного ученого. Фактическое руководство научными изысканиями должен был осуществлять управляющий подкомитет. Это была смелая, но несколько запоздалая попытка навести порядок в германской науке.

Однако никакими перестановками невозможно было компенсировать тот вред, который принесли науке политические преследования ученых. К 1937 году около 40 процентов профессорского состава университетов было уволено. Разгул антисемитизма заставил многих, включая выдающихся физиков, покинуть Германию. Теперь в рейхе, наконец, поняли эту ошибку: в своей знаменитой секретной речи на совещании в Берлине, посвященном будущему нового Имперского исследовательского совета, в присутствии почти всех членов руководящего комитета[24]Геринг выразил сожаление, которое фюрер и он сам испытывали в связи с преследованием еврейских ученых:

«Фюрер ненавидит любую регламентацию в науке, особенно если она приводит к таким результатам: допустим, некое изобретение действительно чрезвычайно важно для нас и должно привести к важным последствиям в будущем. Но мы не можем его получить, потому что у кого-то жена еврейка или потому что он сам наполовину еврей…

Я обсудил это с самим фюрером. Ранее мы могли прибегать к услугам евреев. И теперь было бы сумасшествием заявить: «Ему придется уехать. Он прекрасный исследователь, и у него фантастические мозги, но его жена – еврейка, и поэтому он не может больше работать в университете и т. д.» Фюрер сделал подобные исключения для искусства вплоть до оперетты; и он охотно сделает исключения для всех, занятых в великих научных проектах».

В конце совещания Геринг вернулся к теме германского уранового проекта – проекта, «требующего высочайшего уровня секретности» для всех, включая самих ученых. «Слишком долго ученые выступали здесь в роли примадонн, – продолжал Геринг и, вспоминая последние месяцы перед войной, добавил: – Вызывает тошноту упоминание о том или ином физическом или химическом конгрессе в Лондоне или Нью-Йорке и вид энтузиазма, с которым ученый трубит о своем открытии миру. Создается впечатление, что он просто не в силах удержать это в себе больше ни на минуту. Как прекрасно! Каждый узнает об этом! Только те из нас, для которых эти открытия имеют практическое значение, узнают о них последними! Не мы первыми читаем статьи, которые публикуют эти ученые, и я тоже не отношусь к числу таких счастливчиков. И в результате мы, которым нужны эти открытия, часто вообще о них ничего не знаем. В то же время коллегам нашего ученого в Великобритании, Франции и Америке прекрасно известно о том, какие яйца удалось высидеть их коллегам в Германии». Мало кто сомневался в том, что острота Геринга была направлена против публикации в научной прессе открытия Отто Ганом деления атомного ядра в 1939 году[25].

Еще через несколько недель Геринг неожиданно назначил своим уполномоченным в совете Рудольфа Ментцеля, гражданского чиновника, имевшего высокий почетный чин в СС. В свою очередь, Ментцель должен был делегировать административные полномочия «совету директоров» из одиннадцати членов, состоявшему из видных ученых, некоторые из которых были почетными членами партии. В некоторых случаях во главе особо важных исследовательских проектов назначаются «специальные уполномоченные». Во главе же ядерных физиков продолжал стоять профессор Эсау. В помощь ему назначили доктора Дибнера и доктора Берке. Итак, профессор Эсау, оттертый в сторону более удачливыми конкурентами в начале работ над программой, снова в деле. И вряд ли он при этом испытывает теплые чувства к тем, кому когда-то удалось занять его место.

В действительности такие впечатляющие успехи в реализации германской атомной программы были достигнуты не за счет достижений ученых– теоретиков. В то время как группы ученых из Лейпцига, Берлина и Гейдельберга не спеша вели свои научные опыты, группа физиков и химиков под руководством профессора Пауля Гартека в Гамбурге работала совсем в другом ритме. Сам Гартек обладал выдающимися способностями мгновенного понимания проблемы на интуитивном уровне. Именно ему пришла в голову мысль о необходимости отделения в реакторе уранового топлива от замедлителя. Именно Гартек в начале 1940 года, за два года до Ферми, построившего реактор в Чикаго, создал первый прототип уранового реактора, в котором попытался использовать в качестве замедлителя диоксид углерода. Гартек и Суэсс разработали методику повышения производительности норвежского предприятия по выпуску тяжелой воды в десять раз. Наконец, Гартек и доктор Грот в течение года без устали трудились над отделением изотопов урана методом диффузии, а затем доктор Грот, к удивлению самого Гартека, разработал свой собственный оригинальный способ обогащения урана-235 с помощью ультрацентрифуги.

Результаты встречи с министром Шпеером показались Гартеку катастрофическими. Конечно, строительство бункера для берлинского реактора было нелишней мерой безопасности, однако для профессора означало полный провал то, что сам проект был отодвинут в область второстепенных программ как раз в то время, когда наметился явный успех в применении ультрацентрифуги для обогащения урана. 1 июня опыты по отделению изотопов ксенона с помощью ультрацентрифуги, построенной компанией «Anschutz & Co.» всего за полгода, дали ошеломляющие результаты. Процесс проходил в точном соответствии с теоретическими выкладками, и ученые планировали в самое ближайшее время перейти к опытам с гексафторидом урана.

26 июня, после того как доктор Дибнер побывал в Киле и в Гамбурге, где встречался с Гартеком и обсуждал с ним перспективы применения нового метода, профессор написал официальное письмо военному руководству, в котором просил об оказании дальнейшего содействия:

«Широко известно, что существует два типа урановых реакторов:

реактор первого типа состоит из природного урана и примерно пяти тонн тяжелой воды;