Вечером того же дня мы нашли еще одно городище, на этот раз на берегу старицы у излучины Терека. Но даже на первый взгляд стало ясно, что это такое. Вал в плане был восьмиконечной звездой с широкими площадками на концах лучей. Площадки были раскатами для орудий XVII–XVIII веков, когда отдачу при выстреле не умели амортизировать, а изломанная линия крепостной стены показывала знакомство строителей с фортификацией французского инженера Вобана. Это был тоже сторожевой форт, но русский. Он мог вместить от силы роту солдат, но, по-видимому, этого было достаточно для наведения порядка в низовьях Терека, после того как Петр Великий в 1724 г. покорил западный и южный берега Каспийского моря и Северный Кавказ превратился в одну из внутренних областей Российской империи.

Мы вернулись из маршрута, установив лишь то, что хазарских городищ в низовьях Терека нет.

Совершенно иного типа было городище у деревни Кордоновка, которую местные жители называют «Крепость Шамиля». Разумеется, Шамиль к постройке или использованию этой крепости непричастен. Она принадлежала ему по народному обыкновению приурочивать все древние памятники к последним крупным историческим событиям, заслоняющим всю предшествовавшую историю. Так, в Подолии местные жители все скифские и древнерусские городища считают турецкими в память нашествия турок на Каменец в 1672 г., на Волге все утесы приписаны Степану Разину, в Монголии все руины — Чингисхану.

«Крепость Шамиля» расположена на берегу старицы Терека. Валы, сбитые из глины, повторяют изгибы старицы. Они в очень плохом состоянии, так как в них устроены силосные ямы и казачьи могилы. Керамика, в изобилии лежащая внутри крепости, — сарматская, и следовательно, мы наткнулись на одну из аланских крепостей, где местные жители спасались от гуннов. В те времена в степях царила засуха и разливы Терека не угрожали аланам, построившим крепость у самой воды, чтобы не страдать от жажды во время осады. Приступа же они не боялись, потому что гунны, страшные в открытых степях, брать крепости так и не научились.

Находка была сама по себе интересна, но нам не нужна. В поисках за хазарскими городищами мы снова устремились на запад.

Лес. Вдоль северного берега Терека тянется полоса густого леса, шириною около 5 км. Этот лес не похож ни на один из тех, которые мне когда-нибудь доводилось видеть. Гигантские деревья закрывают своею листвою небо, и трудно поверить, что это тополя. Стволы их часто обвиты до кроны ползучими растениями. Низкие места заросли камышом с серыми, колеблющимися метелками. Колючие кусты образуют труднопроходимые заросли, а там, где их нет, земля усеяна прелым листом и царит душная прохлада, потому что ветви, переплетенные наверху, не пропускают лучей солнца.

Но самое главное и, пожалуй, страшное в этом лесу — комары. Обычно мы думаем, что комары летают в воздухе, а здесь воздух служит прокладкой между комарами. Там стоит серая жужжащая туча, причиняющая путнику непрерывную боль, постепенно становящуюся непереносимой. Мы пропитывали рубашки антикомариной жидкостью так, что они на второй день разваливались на куски; мы намазывали лицо, руки, шею и ноги так, что кожа горела огнем; на лицо навешивали душные сетки, потому что комары лезли в рот и нос; и все же только благодаря тому, что через лес была проложена грейдерная дорога, раскаленная лучами солнца, мы смогли провести наши исследования. Эти маленькие серые изверги боятся солнца и жары, но там, где тень, — их царство.

Разлив Терека захватил часть лесной полосы, и благодаря этому нам удалось увидеть ни с чем не сравнимое и неповторимое зрелище.

В самом центре пойменного леса грейдерная дорога прорезала старинный вал. Наш шофер уютно устроился читать книжку, а мы пошли по валу, с обеих сторон окруженному водой. Мерцавшая в отраженных лучах поверхность разлива оттеняла форму вала и его причудливые изгибы. Иногда нам приходилось переходить вброд — это были ворота; иногда вал поднимался — это были стены цитадели. Никаких раскопок нельзя было вести, потому что глубина воды рядом с валом достигала 1,5 м, а там, где рвы, было, наверно, глубже. Нам удалось только снять план и собрать черепки на обочинах грейдерной дороги. И что же? Керамика оказалась поздней, а план повторял все особенности русского форта в низовьях Терека. Опять не хазары!!!

По-видимому, мы наткнулись на крепость Терки, часто менявшую свое место, до тех пор пока в 1734 г. не был построен Кизляр, ставший столицей Терской области. Наше городище — великолепный памятник того времени, когда Терек был границей между Россией и Персией, а это продолжалось до 1722 г., когда русские инженеры, использовав все достижения европейской фортификации, создали на границе несокрушимый оплот; но не это мы искали. Надо было идти и идти, потому что хазарская крепость должна была обнаружиться где-то неподалеку.

Последняя находка. Наши транспортные возможности подходили к концу, когда, проезжая по шоссе во время предпоследнего маршрута, мы заметили очертания большого вала. В этом месте степная полоса между песками и лесом наиболее сужена и наиболее высока. На километр ниже уже встречались низины, затопленные разливом Терека.

Мы подъехали к валам и остановились в недоумении. Ничего подобного я раньше не видел, хотя мне приходилось описывать городища от Байкала до Карпат. Высокие валы образовывали правильный квадрат, с воротами в каждой из четырех стен. По бокам ворот и через равные промежутки на стенах сохранились возвышения — разрушенные башни, по восемь на каждой стене. Крепость была обведена рвом, шириною 50 м, давно заплывшим, но еще отчетливо видным. Вода в ров поступала из неширокого русла Терека, ныне высохшего, огибавшего крепость с севера. Внутренность крепости была совершенно ровной (очевидно, деформирована распашкой), но там мы нашли керамику VIII века — черепки больших сосудов для хранения пищи и воды. Западные ворота были расширены бульдозером, благодаря чему обнажился разрез стены. Она сложена из саманного кирпича, квадратного, очень похожего по размерам на кирпич крепости Саркел, который мне довелось видеть при раскопках М. И. Артамонова в 1935 году. Вокруг крепости, несомненно бывшей цитаделью, видно много неровностей почвы, что может быть следствием древней застройки, но все покрыто крепким дерном, и исследование требовало специальных работ, которые невозможно было осуществить во время рекогносцировочного маршрута. Мы вынуждены были ограничиться съемкой плана и сборами керамики.

Что это за крепость? — я не мог решить и оставил этот вопрос открытым до возвращения в Ленинград. Нам предстояло еще обследование степей к северу от Кизляра, чем мы и закончили работы 1963 года. Как и следовало ожидать, в степях мы не нашли ничего. Хазары не жили за пределами речных долин, потому что они не были кочевниками. Впрочем, это мы полагали и раньше, но теперь получили подтверждение, исключавшее все сомнения.

Осень. По искрящейся от дождя набережной я принес планы крепостей в Институт археологии, чтобы посоветоваться с П. А. Рапопортом, лучшим специалистом по средневековой крепостной архитектуре. Один за другим откладывал он чертежи, не проявляя к ним никакого интереса. Напоследок я положил на стол план последней крепости. Посмотрев, он не мог сдержать волнения и вскрикнул: «Хазарская крепость! А какая там керамика?» — «Восьмой век», — ответил я. «Тогда нет никакого сомнения!»