Восхождение к власти Бартелеми де Руа, «светского человека, самого активного из окружения Филиппа Августа», по выражению Дж.-В. Болдвина, заняло некоторое количество лет. Среди юных рыцарей, находившихся при дворе, Филипп II стал отличать этого амбициозного пикардийца не позднее, чем с 1194 года: именно в этом году Бартелеми де Руа послужил ему посредником в отношениях с Иоанном Безземельным. Новый человек, который мог рассчитывать лишь на королевское благоволение и на свои способности, он присутствовал рядом с Готье Младшим, Урсом и Анри Клеманом на переговорах с мэром Руана в 1195 году. Затем он участвовал в завоевании Нормандии, и ему были поручено провести несколько денежных выплат в ходе кампании. Он выносил судебные решения по поводу «регалий» в 1202 и 1207 годах. Как раз последней датой помечена запись о нем в «Руанской хронике»: Бартелеми назван там одним из главных советников короля, который поручил ему вместе с Гереном участвовать в переговорах между мэром и коммуной Руана. В 1208 году Филипп II назначил Бартелеми де Руа своим камерарием, а в 1218 году уполномочил его председательствовать вместе с Гереном в палате Шахматной доски Нормандии, что было знаком высшего доверия. Скорее советник, дипломат и бюрократ, нежели человек действия, Руа продвигался к самым высоким постам с терпением и умением, но слегка скрытно и, чаще всего, не слишком выставляясь на показ.

Этого нельзя сказать о Герене, монахе-рыцаре из ордена госпитальеров, персонаже в высшей степени колоритном, ярком, блестящем — как на поле боя, так и в политической жизни. Укрепляя свои позиции, он без колебаний, энергично, иногда довольно резко, осаживал тех, кто препятствовал осуществлению его замыслов. Его происхождение было неясным. Противники Герена, как и многие хронисты, порицали его за «худородность», а сторонники молчали, не защищая его в данном случае и даже не подсказывая никакой другой версии. Итак, можно быть уверенным в простонародном происхождении Герена, хотя нам ничего не известно о его родителях, и первые сорок лет его жизни тоже покрыты плотной завесой тайны. Он родился не позднее 1157 года, а первые бесспорные упоминания о его присутствии в королевском окружении датируются 1197 годом. Эти упоминания были связаны с тем, что Филипп II послал «брата Герена, своего советника», к Рено де Даммартену, графу Булонскому, чтобы завязать переговоры с этим неугомонным персонажем, который, вспылив, покинул королевский двор. Следовательно, Герен уже тогда занимал видное положение, и король нашел его не вчера. Но когда и как это случилось? В предположениях нет недостатка, и одно из них заслуживает особого внимания.

Упоминания в источниках разных церковнослужителей по имени Гаринус (Garinus) стали причиной споров между исследователями-эрудитами. Прежде всего встает вопрос, можно ли отождествлять Герена, брата-монаха из ордена госпитальеров, видного советника короля, с неким Гереном, священником, секретарем короля в 1180 году, который иногда фигурирует в разных сохранившихся актах и получает королевские денежные пожалования. Следует ли здесь усматривать первое и мимолетное появление великого Герена, который в дальнейшем проявит себя лишь в 1197 году? Есть большое искушение принять это допущение и сделать, таким образом, из Герена придворного клирика, служителя королевской часовни за много лет до того, как ему будут доверены важные поручения[136]. Почему бы не представить, что он был доверенным лицом короля Филиппа с первых лет его правления, одной из главных его опор после кончины Робера Клемана, подателем благих советов в пору интриг между фламанцами и шампанцами? В результате перед нами предстала бы фигура некоего Герена, который, оказывая постоянное влияние на Филиппа II, был «deus ex machina» его решений и действий в течение всего правления — от начала и до конца. Однако это предположение наталкивается на многие факты, которые кажутся непреодолимыми. Начнем с того, что о нем не говорится ни в одном акте за период с 1181 по 1194 год, поскольку большая часть официальных документов пропала, однако ни в одной хронике и ни в одной королевской грамоте за период с 1194 по 1196 год он тоже не упоминается, в отличие от других членов правительственной команды, уже находившейся в стадии формирования.

Кроме того, возникает вопрос: как Герен из актов 1180 года (а ему тогда было от силы 23 года, если отождествлять его с великим Гереном) мог успеть пройти солидное обучение, стать священником, даже клириком, ценившимся в курии, и в то же время настоящим рыцарем? Ибо Герен, государственный деятель, был также и монахом-рыцарем, который умел обращаться с оружием и в целом хорошо знал военное искусство своего времени, включая стратегию и тактику. Допустим до некоторой степени, что его ум и интуиция помогли ему определить наиболее подходящую позицию для королевской конницы на поле боя при Бувине, но невозможно прибегнуть к этому объяснению в том, что касается деталей битвы и личного участия в ней Герена. Он не мог «случайно» сражаться как конный воин: примерно десять лет требовалось, чтобы сделать из человека настоящего рыцаря — опытного наездника и бойца. По правде говоря, Герен является одним из наших великих политических гениев, но считать его настолько одаренным, чтобы он мог пройти через два столь разных вида подготовки к активной жизни — это слишком.

Воображение еще подсказывает, что у какого-нибудь гипотетического королевского кастеляна могло возникнуть запоздалое желание вступить в духовно-рыцарский орден. Герен мог сопровождать короля в крестовом походе 1190—1191 годов, затем остаться в Святой Земле и вернуться во Францию несколькими годами позднее, уже пройдя посвящение в монахи-рыцари. Но как можно стать полноценным рыцарем, уже перешагнув тридцатилетний рубеж? Ведь подготовку следовало начинать еще в юном возрасте, поскольку для овладения необходимыми навыками требовались телесная гибкость и по меньшей мере десять лет упражнений.

Итак, предположения, связанные с обманчивой схожестью имен и возможностью совмещения двух карьер, кажется, должны быть отброшены, но при этом приходится констатировать, что Герен остается некой загадкой. Современники, которые настаивают на том, что он был незнатного происхождения, увидели его в королевском окружении словно бы возникшим из ниоткуда. По всей вероятности, брат Герен был членом духовно-рыцарского ордена госпитальеров и прошел в нем обычные этапы: сначала обучение конному бою, а затем поставление в священники, поскольку ордену были нужны священнослужители, а он как раз подходил для этого по своим умственным способностям.

Когда же король Филипп встретил его в первый раз? Этого мы не знаем.

К счастью, после 1197 года мы можем проследить его поразительную и блестящую карьеру. Филипп довольно скоро определил своего советника в канцелярию, и в 1201 году брат Герен стал ответственным за редактирование королевских актов. С этого времени судьба госпитальера оказалась неразрывно связана с судьбой королевского правления. Достаточно поэтому выделить некоторые этапы, способные прояснить его место в правительственной команде — причем место видное. Его карьерный рост шел в быстром темпе. Так, в 1202—1203 годах он уже был одним из главных финансовых чиновников. Филипп II превосходно умел «разделять и властвовать», как он это показал, разжигая ссоры в недрах королевской семьи Англии. Уж не назначил ли он Герена на новую должность, чтобы несколько уравновесить весьма значительные полномочия брата Эмара? Последний уже играл такую важную роль в финансовой и административной реформах, что возник риск подчинения королевских финансов ордену тамплиеров. Король нашел противовес в том, чтобы доверить представителю от конкурирующего ордена госпитальеров управление огромными денежными потоками, которые требовались для завоевания Нормандии.