Я стал кричать:

– Ещё, ещё!

Бабушка сказала мне, чтоб я замолчал. И мы с бабушкой пошли. И я, когда шёл, погладил одну птицу, потому что я с бабушкой не боялся.

А Тоня за нами побежала, взяла меня за руку и сказала, что она меня будет одевать.

А я сказал:

– Ха-ха! У меня одна шапка.

Бабушка дала мне железный кружочек, где написано семьдесят семь, и сказала, чтобы я взял у тётеньки шапку. Я дал и забыл, как это сказать: «семьдесят семь».

А она посмотрела и раньше меня сказала:

– Семьдесят семь.

А я ей сказал:

– Сам знаю, что семьдесят семь.

Тётенька дала мне шапку и сказала что-то, только непонятно, потому что по-украински.

Тоня сказала мне «до свиданья» и сказала «приходи к нам».

Мы с бабушкой сели на трамвай и поехали домой.

А потом мы пошли с бабушкой во двор. И там есть одна комната. Там дают игрушки, чтоб играть, потом чтоб назад отдать. Там тётя мне велосипед дала, чтоб на одной ноге ездить. Я сначала не мог, а потом немного мог. Я очень падал, только не плакал. А бабушка смотрела, как я катаюсь.

Потом мне дали ружьё. Оно стреляет палочкой. И мы с Клавдей стреляли в мишку. Он сидел, а когда мы попадали, он падал; мы его опять сажали. Потом Клавдя опять заряжала ружьё палочкой, и мы опять стреляли. А другие мальчики катали шар и сбивали деревянные столбики – кегли.

А потом все мальчики относили игрушки назад, к тётеньке в комнату, потому что игрушки дают не насовсем, а поиграть.

Мы с Клавдей потом тоже кегли брали и катали шар, чтобы их сбивать. Я тоже один раз попал.

А Клавдя сбила три сразу и хлопала в ладоши и кричала:

– Ага, ага!

А в той комнате, куда мы уносили игрушки, по стенкам висят разные аэропланчики. Они заводные и сами летают. Нам с Клавдей не давали, а давали только большим мальчикам. Потом там висели ещё луки – это чтобы стрелами стрелять и попадать в кружок. Это тоже маленьким не дают, а то маленькие нечаянно всех застрелят, даже больших.

Мы с бабушкой утром пили чай, и я пил молоко. Вдруг бабушка сказала, чтоб скорей, потому что мы сегодня поедем смотреть, как рыбу ловят и как её неводом вытаскивают из воды. Бабушка сказала, что это далеко и что мы будем ночевать у одной тёти – учительницы, а дома ночевать не будем.

Я очень захотел ехать и сказал бабушке, что, может быть, я не буду молоко допивать. А бабушка велела, чтоб допивал и не копался. Бабушка положила в корзинку хлеба, потом сыру, потом яблок и ещё ножик положила.

Я молоко скорей допил, и мы пошли. А кошку заперли в кухне, потому что она цветы портит. Мы с бабушкой пошли по улице, где прямо на улице растут высокие-превысокие деревья.

И между деревьями – дорожка, а трамваи ходят с одного боку и с другого, а по дорожке можно идти и ничего не бояться.

Потом я устал, и мы немножко посидели на скамеечке, потому что там скамеечки поставлены под деревьями, чтоб отдыхать.

Потом мы пришли на пристань, а там стоял уже маленький пароходик.

Мы с бабушкой пошли на пароходик, и там было много людей.

Один дядя встал и сказал, чтобы мы с бабушкой садились. А я к бабушке не хотел на коленки садиться, потому что я не маленький. А бабушка мне дала немного места, и я чуть-чуть сел.

Потом наш пароходик засвистел, и мы поехали. Мне было немножко страшно, потому что очень близко вода, и я боялся, что нас сейчас зальёт.

А она не заливала.

Я всё держал бабушку за юбку. Никто не видел, что я держал.

Там была одна девочка, она сказала бабушке:

– Здравствуйте, Марья Васильевна!

А бабушка мне сказала:

– Ты пусти теперь девочку посидеть, постой около.

И я выпустил юбку и пустил эту девочку противную.

Бабушка говорит:

– Зачем ты таким бычком на девочку смотришь? Посидел, дай другим посидеть.

А я взял и не стал на неё смотреть совсем. И совсем от неё отвернулся.

Бабушка сказала:

– Очень плохо!

А я всё равно так и стоял.

Потом мы приехали к пристани. Бабушка встала, а девочкина мама сейчас туда и уселась. Бабушка ещё ей головой кивала и всё говорила:

– До свиданья, до свиданья! Приходите как-нибудь к нам поиграть с Алёшей.

А я с ней ни за что играть не буду.

Мы с бабушкой пошли на берег, и опять она сказала:

– Очень плохо ты сделал! Очень плохо!

И мы пошли всё по песку около самой воды. И мне в туфли набралось очень много песку.

Бабушка ещё раз сказала:

– Очень плохо!

А я сказал:

– А песку сколько набралось!

И перестал идти. Бабушка сказала, чтоб я сел на песок. Я сел, а она с меня сняла туфли и носочки, а надевать не стала и сказала, чтоб я шёл босиком.

Я сказал, что босиком тоже не пойду.

Бабушка говорит:

– Ну, хорошо. Тогда посиди здесь. Я завтра сюда приду.

Взяла и пошла.

А я сидел и песок руками хватал и сыпал.

А бабушка на меня не глядела и всё уходила.

Я закричал: «У-у-у!» Вскочил и побежал. Песок был очень тёплый. Я добежал до бабушки и ещё вперёд побежал. Бабушка тоже немножко побежала. А я ещё скорей. И кричал, как Клавдя:

– Ага, ага, ага!

Потом я всё бежал впереди. И забегал немножко в воду, самую чуточку. Я забежал в воду и посмотрел на бабушку, а бабушка ничего: она только сказала, чтоб не очень бегал, потому что устану, нам ещё долго идти.

Я шёл в воде и даже бегал так, что брызгало, и со всей силы бил ногами, чтоб брызги летели. А бабушка кричит:

– Смотри, какой пароход!

Я стал смотреть. Он большой, как был наш, на котором мы ехали. И я видел, как у него колеса шлёпают. На пароходе люди ехали и смотрели. Я стал им рукой махать. Пароход уже совсем проходил, и вдруг оттуда кто-то платком белым тоже начал махать. А я рукой ещё сильней замахал.

Бабушка крикнула:

– Алёша, назад!

А тут как набежит волна, да меня прямо всего и выкупала. Чуть не с головой. И даже курточку замочила. Это от парохода такие волны идут, и до самого меня дошли. Я сначала испугался, а потом убежал совсем на песок: там им меня не достать.