Наконец он открыл глаза. В хижине не было ни души. От мала до велика все ушли послушать Уоми.

Мандру позвал женщин. Никто не откликался. Старик хотел встать, но слабые ноги не слушались. Мандру тяжело вздохнул и, кряхтя, повалился на постель. Он прислушивался к голосам, которые смутно до него доносились.

Уоми рассказывал о годах, проведённых у чужих людей, о том, как они живут, как едят, как одеваются, о чёрной смерти, которая в одно лето унесла почти половину жителей их посёлка.

Четыре года прожил Уоми у этих людей. Они научили его многому, чего не знал никто из жителей Ку-Пио-Су, даже сам Мандру. Они научили его делать кремнёвую пилу, снаряд, которым можно пилить и дерево и камень; научили ставить ловушки на птиц и зверей. Они искусно мастерят деревянные пращи для метания камней; не такие пращи, какие в Ку-Пио-Су, а гораздо лучше. Камень из такой пращи летит далеко и метко. Вместе с ними Уоми защищал посёлок от бродячих лесных людей. Бродячие напали на посёлок, когда там мало оставалось мужчин. Лесные люди уже начали одолевать. Тогда Уоми забежал в одну землянку, накинул на себя медвежью шкуру с медвежьей головой и с рёвом бросился из хижины на врагов. Тем померещилось, что это сам Медвежий Хозяин, и они в ужасе побежали в лес. Тут подоспели бывшие на охоте мужчины и общими силами отогнали бродячих.

В другой раз ему удалось спасти их самого старшего деда. Дикий кабан повалил его, а Уоми пробил копьём сердце бешеному зверю.

За это все полюбили Уоми и стали считать его своим.

Жить у них было хорошо и сытно. Прошло четыре года; Уоми стосковался. Ему стали сниться мать Гунда, озеро, посёлок Ку-Пио-Су. Мать звала его домой, и ему так захотелось увидеть всё родное, что он не выдержал — в одно летнее утро сказал старикам:

«Хочу домой! Мать зовёт Уоми. Каждую ночь зовёт».

Старики покачали головами и сказали:

«Мать зовёт — идти надо. Мать надо слушать!»

Это были добрые люди. Они говорили:

«Мы тебя не держим. Иди!»

В это время громкое всхлипывание послышалось из толпы. Это плакала Гунда. Все оглянулись.

— Это правда. Я каждую ночь звала Уоми, — сказала она.

Уоми улыбнулся, тряхнул волосами и продолжал свой рассказ:

— Старик, которого Уоми спас, дал ему волшебный нож, какого ещё никто не видел в Ку-Пио-Су. Он сказал: «У кого этот нож, тому никто не страшен. Нож не простой. Его привезли чужие люди. Он блестит, как огонь. Он спасёт тебя от всякой беды. Никто не посмеет тебя обидеть».

— Покажи, — раздались голоса любопытных.

— Покажу, — сказал Уоми, — но раньше пусть увидит его Мандру.

Так говорил Уоми.

Он стоял на ровной площадке, усыпанной раковинами и рыбьими костями, как раз перед домом, где жила Гунда.

Сюда собрались все люди посёлка. Впереди сидели дети и слепец Ходжа. Дальше на корточках разместились старики. Женщины присели на коленях; за ними стояли мужчины. Девушки кучей столпились немного поодаль, а рядом с Уоми, не спуская с него глаз, стояла Гунда и голубоглазая Ная. Самым удивительным из всего, что говорил Уоми, был рассказ о том, как Уоми ходил к самому Дабу и как душа Дабу явилась в образе филина.

— Знайте, — сказал Уоми, — отец Уоми — сам Дабу. Он принял мою жертву. Филин ел мясо, которое Уоми ему принёс. Он дал мне перо, чтобы все знали: Уоми — сын Дабу.

Уоми вынул из-за пазухи большое полосатое перо из крыла ночной птицы и поднял его над головой.

Послышались крики удивления. Только слепые глаза старого Ходжи глядели куда-то в небо, а левое ухо его было повёрнуто к Уоми. Он всё ещё хотел слушать и слушать.

Посёлок Ку-Пио-Су был покорён. Все с восторгом глядели на Уоми. Вернувшийся сын Гунды казался героем, овеянным необычайной тайной.

Все хотели увидеть скорее волшебный нож и всей толпой повели Уоми к хижине Мандру.

Один Ходжа-слепец остался на прибрежном песке. Лицо его сияло; он, казалось, не замечал внезапно наступившей тишины.

Хижина Мандру была самой большой в посёлке. Она была похожа на конус, глубоко врытый в землю.

Чтобы проникнуть в этот дом, надо было пройти через узкий коридор. Точнее, не пройти, а пролезть ползком, потому что вход был низок.

Пол хижины был, по крайней мере, на целый метр ниже уровня почвы. Земля, выброшенная при углублении пола, окружала хижину высоким валом. Этот вал составлял как бы основание постройки. В него упирались нижние концы длинных жердей, поддерживавших тростниковую обшивку кровли; на неё сверху был наложен для тепла слой сшитых звериных шкур.

Старики первые вошли в хижину. За ними следом — мужчины и несколько женщин.

В хижине было темно.

Огонь на очаге почти затух, и только несколько красноватых углей тлели, полузасыпанные пеплом.

Дымовая дыра наверху была единственным окном, пропускавшим сюда лучи света.

Когда глаза Уоми привыкли к полумраку, он увидел перед собой худого, белого как лунь старика, который молча уставился на него выцветшими глазами.

Кто-то успел подбросить на очаг сухой хвои и сосновых сучьев. Вспыхнувшее пламя осветило хижину.

Хижина была велика.

Её основанием был правильный круг с поперечником в двадцать шагов. Земляные стены были закрыты прочным плетнём, укреплённым на кольях. По стенам кольцом шли низкие и широкие земляные нары, покрытые шкурами лосей, волков и других зверей. На нарах можно было сидеть, как на скамье, и лежать головой к стене, вытянувшись во весь рост. Кольцо нар прерывалось только у входа. Здесь стояли два толстых ствола, подпиравших кровлю. Другие два — против входа. Ещё по столбу было врыто на правой и на левой стороне.

Два глиняных горшка стояли по сторонам входа. Они были высотой почти в половину человеческого роста. В них женщины сливали воду, которую носили с реки берестяными ведёрками.

Уоми, впрочем, не интересовался этой хорошо знакомой ему обстановкой. Он видел перед собой старика, главного виновника его долгого изгнания.

— Говори, — сказал Мандру, протянув вперёд бледную, костлявую руку, — где был? Зачем вернулся?

— Был далеко, — сказал Уоми. — Вернулся жить дома.

— Рассказывай! — приказал старик.

И Уоми должен был повторить ещё раз то, что случилось с ним на чужбине.

— Слушай, Мандру! — закончил Уоми и сделал несколько шагов вперёд. Он подошёл к огню, и только очаг отделял его от старика. — Уоми жил у чужих. Они спасли его. Они поили и кормили Уоми. Они согрели, когда он замерзал. Они давали всё, что ему было нужно. А Уоми всё не забывал про Рыбное Озеро. Он тосковал о матери, которая его вскормила. Тогда Уоми задумал вернуться. Чужие дали ему лодку и оружие и отпустили его. Они хотели, чтобы Уоми взял в жёны лучшую девушку. Но Уоми хотел вернуться, и тогда их старший дал вот этот нож.