— Да… — Таис, увлеченная ласками, не заметила, что сбилась с торга.

— Отлично, значит, десяти. — Он хитро улыбнулся и убрал ее волосы за ухо, которое целовал.

— Ты пользуешься моей слабостью. Это нечестно. За это останешься у меня на всю ночь.

— По рукам, — тут же согласился Александр.

— А завтра утром пойдешь со мной гулять по пескам.

— По рукам… Но где твои руки, детка, это тоже нечестная игра.

— О, Афина, я не видела тебя сто лет!

— Сейчас я понимаю, как это было глупо с моей стороны. — Александр бережно понес свою драгоценность на «острова блаженных», туда, где они вдвоем чувствовали себя блаженно.

Вообще-то так называли мифические острова, куда после смерти попадали избранные праведники и герои, своей достойной жизнью избежавшие безрадостного существования в царстве мрачного Аида. Жизнь там была прекрасной, светлой и вечной. Фукидид утверждал, что они расположены где-то на Понте Эвксинском (Черное море). Их же острова не имели постоянного места. Ими могла быть удобная кровать Таис или менее удобная — Александра, любое помещение или намек на него, леса, луга, море, озера и их берега. Даже сталактитовая пещера и водопад имели место в их любовной жизни.

Само же выражение они впервые употребили на одном из редких симпосионов в тирскую весну. Темой симпосиона был Ахилл. Ее предложил Неарх, бывший в тот раз симпосиархом — устроителем и ведущим. Разговор зашел о том, что после смерти герой был воскрешен на островах блаженных, где его женой стала то ли Медея, то ли Елена, то ли Ифигения, здесь единства в легендах не было.

— Нелюбимая тобой Медея стала-таки женой твоего любимого Ахилла, — обратилась Таис к царю.

— Нашла свое счастье, — усмехнулся он.

— Но путем каких страданий!

— Катарсис — очищение через страдание и страх! — развел руками Александр. — Может, счастье и состоит в борьбе, в страданиях за него. Не выстрадаешь — не оценишь!

— Я не согласна, — возразила Таис и все обернулись к ней. — Вспомните Гомера:

«Что же у нас, кратковечных людей, называется счастьем? — Жизнь без невзгод, услады без боли и смерть без страданий».

— Каждый говорит о себе… — заметил Александр.

— А что бы было твоим счастьем, Неарх? — спросила Таис.

— «Жизнь без невзгод, услады без боли и смерть без страданий», — рассмеялся Неарх. — Но вернемся к Медее, значит, она нашла счастье с Ахиллом? А он?

— Ну, конечно, он был счастлив, только стяжая воинскую славу, — иронично ответила Таис.

— А когда он вообще был счастлив? — очень к месту спросил Клит.

— Когда любил Патрокла, — уверенно ответил Неарх.

— Значит, счастье — в любви, — тут же нашлась Таис. — Но кому же мы отдадим предпочтение в качестве жены Ахилла? Все они с далеко небезупречным прошлым. Медею не любишь ты, — Таис кивнула Александру, — а Елену — я.

— Почему? Может, Елена тоже была жертвой, как и Медея, — возразил Александр.

— Несомненно. Жертвой обмана, обстоятельств, своей красоты, мужского вожделения. Еще вопрос, так ли мечтал Менелай вернуть себе стареющую жену или грекам просто хотелось разграбить богатую Трою, и Елена оказалась удобным поводом для войны, а не ее причиной?

Таис говорила в шутку. Но все же осторожный Птолемей следил за реакцией Александра. Тот только улыбнулся:

— Ну не любишь же ты нашего брата, воина-героя.

— Значит, лучший вариант — Ифигения? — подытожил Неарх. — Она и моложе и с чистым прошлым…

— Хотя и ей пришлось страху натерпеться: то ее принес в жертву родной отец, то она чуть не принесла на алтарь Артемиды собственного брата, — заметил Гефестион.

— Но уж больно она положительная, правильная, — опять на редкость к месту, к общему смеху заключил Черный Клит. — Женщин любят за их недостатки.

Таис же, когда не слышал никто, нашептывала на ушко Александру: «Видишь, мой дорогой, тебе повезло в жизни больше, чем твоему прародителю Ахиллу: Патрокл твой жив, никакому Агамемнону ты не должен подчиняться, любимую пленницу Бресеиду у тебя не отнимают, над тобой не довлеет страшное пророчество о смерти в молодом возрасте. И я есть у тебя уже сейчас, в этом мире, и наши острова блаженных здесь, с нами. И я лучше „их“ всех, ибо сочетаю в себе ум Медеи, красоту Елены и чистоту Ифигении».

Александр покачал головой в знак того, что у него нет слов, а Таис продолжила уже серьезно: «А ты лучше всех Ахиллов, ты лучше всех, вместе взятых, бывших и будущих, смертных и бессмертных…»

…Царь и царица блаженно спали на их сегодняшнем острове блаженных в тепле постели Таис, которая непременно под утро перенимала запах фиалок. Для Таис это был запах жизни, все Александрово доминировало в ее мире.

«…Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос», взошла утренняя заря.

Когда-то Афродита, в отместку за связь Эос со своим мужем Аресом, весьма своеобразно покарала богиню зари. Она вселила во владычицу жемчужных высей ненасытную утреннюю страсть, которая распространялась на всех влюбленных. Не избежал этой прекрасной участи, в которой как-то трудно увидеть наказание, и Александр. Он действительно просыпался на рассвете от желания любви. Еще наполовину во власти сна, полный вялой томной неги, он любил такую же сонную, нежную и теплую Таис. Так и не выходя из особого мира «сна-яви», в котором прекрасные сны переплетались с такой же прекрасной явью, она засыпала опять. Александр же, весьма довольный началом дня, отправлялся по своим многочисленным делам, по пути не забывая проверить посты. Солдаты ворчали на его привередливость, а в душе уважали — ишь, не ленится сам выполнять работу младших командиров.

Сегодня после некоторой борьбы с собой, Александр на рассвете все же разбудил Таис.

Миновав спящий, забитый палатками оазис и унылую каменистую равнину, они ускакали далеко от лагеря — к началу пустыни, туда, где угадывалась неповторимая красота, тайна и одиночество песков. Им не терпелось прикоснуться к ним. Ночью прошел дождь и прибил белый песок дюн, закрепив сотворенный ветром филигранный причудливый рисунок. Восходящее солнце расцветило эти узоры тончайшими оттенками серо-желтого. Зрелище необыкновенное.

— Кто бы мог подумать, что сочетание таких малоинтересных цветов, как серый и желтый, может быть таким красивым. А свет какой, как будто сумерки, а не рассвет! И дождь в пустыне — подумать только! Это изумительно, и это потому, что ты со мной, любимый. Какой удивительный мир открылся мне благодаря тебе. Как я рада, что мы видим его вместе.

— Благодаря мне потому, что мы здесь?

— Да. И потому, что у меня раскрылись глаза. Я родилась, стала жить, я наполнилась силами, о которых не подозревала… Я люблю пустыню… — Таис опустила глаза.

— Я тоже иногда задаюсь вопросом, почему меня так тянет в Египет, манит пустыня, почему я это люблю, еще не зная? А ты спала так хорошо, не хотелось будить.