Не могу сказать, что, сделав это открытие, я сразу же встал на позицию падре и признал, будто женщины должны свободно высказывать свое мнение по любому вопросу или изучать, подобно Марине и Ракель, всякие премудрости, предназначенные для мужского ума, однако мне очень не понравилось высокомерие, которое упомянутый владелец гасиенды всячески демонстрировал Марине и Диего. Поэтому я не выдержал и тоже вступил в разговор, неосмотрительно заметив:

– Разве гачупинос не относятся к креолам почти так же презрительно, как они сами относятся к пеонам?

Едва лишь эти опрометчивые слова сорвались с моих губ, как я тут же пожалел, что не могу их вернуть. Но было уже поздно: мое высказывание спровоцировало очередной виток ожесточенного спора.

Однако все рано или поздно заканчивается, и в момент затишья хозяин гасиенды склонился ко мне и доверительно прошептал:

– Брат Хуан, я специально приехал в город, чтобы встретиться с доктором, но он оказался шарлатаном: прописал мне такое лекарство, которое я бы не стал давать и свиньям. Падре говорит, что вы тоже лекарь. Помогите мне, и я щедро вас награжу.

– А что вас беспокоит, сеньор?

Он указал на свою промежность.

– Да вот, никак не могу толком помочиться. Сегодня вечером я выпил изрядное количество вина и бренди, и меня, естественно, сильно тянет отлить, но когда я пытаюсь это сделать, моча еле-еле сочится, вытекает буквально по капельке. Может, тут все дело в том, – он ткнул меня локтем и заговорщически подмигнул, – что я испробовал слишком много индейских шлюх. – И, ухмыльнувшись, мой собеседник быстро перекрестился.

Марина, сидевшая неподалеку, все это слышала, и я заметил, как ее глаза полыхнули гневом, но индианка тут же отвела взгляд.

Да и меня самого это заявление тоже порядком возмутило. Бруто утверждал, что моя мать была индианкой и якобы я сын шлюхи. Но знаете, кто такая шлюха в понимании кабальеро? Это любая индейская женщина, с которой он совокупляется, зачастую овладев силой, в уверенности, что благодаря текущей в его жилах испанской крови имеет на это полное право. Я и сам еще совсем недавно рассуждал точно так же.

– Вы испытываете боль прямо сейчас? – спросил я.

– Да, и ужасную.

– Тогда пойдемте со мной.

Я встал.

– Падре, ваше угощение было достойно короля, но у нас с сеньором Айалой есть одно неотложное дело. Надеюсь, вы нас извините.

Лизарди попытался было воспрепятствовать моему уходу: он схватил меня за руку и оттащил в сторону, поинтересовавшись:

– Что это ты затеваешь?

– Дон Айала нуждается в лечении. Я собираюсь ему помочь.

– Но ты же ничего не понимаешь в медицине!

Я ухмыльнулся.

– Неправда, ты сам наставлял меня в этом деле не далее как сегодня утром.

– Хуан, по твоей милости нас повесят!

– Не бойся, как говорится: двум смертям не бывать...

В комнате, которую падре отвел нам с Лизарди, я нашел в медицинской сумке надлежащий инструмент и отправился лечить Айалу.

Прежде чем войти к нему, я напустил на себя крайне важный и строгий вид: именно так, по моему разумению, и должен выглядеть настоящий врач.

– Приступим, сеньор, – сказал я.

– Что вы собираетесь делать? – спросил больной.

– Ложитесь на кровать. И спустите штаны.

Выйдя из комнаты, я увидел, что вся компания: Лизарди, падре Идальго, актриса, Марина и два священника – дожидается меня, сбившись в кучку в коридоре.

Хозяин дома вопросительно посмотрел на дверь и неуверенно произнес:

– Мы... Брат Хуан, мы слышали вопли сеньора Айалы. Он...

– Ты убил его! – выпалил мой «брат по ордену», весь бледный от страха и готовый в любую минуту дать деру.

Я внимательно посмотрел на Лизарди: глаза его от ужаса расширились, а колени, когда он переминался с ноги на ногу, заметно дрожали.

Я возмущенно поднял брови.

– Что за глупость пришла вам в головы? Да кто я, по-вашему, палач или врачеватель? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Сеньор Айала спокойно отдыхает. Боюсь, бедняга так громко кричал во время процедуры, что порядком устал.

Я улыбнулся Марине.

– А вы, сеньорита, кажется, обещали мне показать сад.

Она ничего подобного мне не обещала, но ответила любезно:

– С удовольствием, брат Хуан.

Мы уже как раз выходили через заднюю дверь, когда падре окликнул меня:

– Брат Хуан, а какое лечение вы к нему применили?

Лизарди весь напрягся и выкрикнул:

– Признавайся, что ты с ним сделал?

– Я выбрал метод лечения, который полностью соответствовал природе его недуга, – с ухмылкой ответил я. – Больной испытывал трудности при мочеиспускании, и я прочистил ему пенис стальным прутом, только и всего.

Марина проявила замечательное самообладание и сумела не рассмеяться, пока мы не вышли в сад.

– Айала ужасно вопил. Он умрет?

– Нет, не умрет. – Я искренне надеялся на это. – Но испытает просто адские муки.

Она сорвала розу и нюхала ее все то время, пока мы шли рядом.

– Вы очень странный человек, брат Хуан.

– Это еще почему? Говорите, дитя мое, не бойтесь.

– Ну, если позволите быть откровенной, я скажу. Очень многое в вас меня смущает. Например, ваш конь...

– Подарен мне одним владельцем гасиенды. Лошадь постоянно сбрасывала беднягу, и он почел за благо от нее избавиться. Согласен, такой скакун не слишком подходит для монаха, но мы, как вы знаете, живем на пожертвования.

– Наверное, владелец гасиенды подарил вам и эти сапоги? – лукаво поинтересовалась моя спутница.

– Конечно, бедный человек вроде меня не в состоянии позволить себе столь дорогую обувь. Обычно мы носим сандалии.

Я остановился и в упор посмотрел на освещенное лунным светом лицо Марины.

– Вы удовлетворены моими ответами, сеньорита?

– У меня есть еще один.

– Sí?

– Почему вы так странно смотрите на женщин? Ну совсем как мужчины-миряне. Разве члены вашего ордена не связаны обетом целомудрия?

– У нас это не обязательно. В каждом ордене свои порядки.

– Но разве члены вашего братства не должны стремиться к чему-то большему, чем простое плотское вожделение?

Я вздохнул.

– Вообще-то я вступил в орден недавно, не то что брат Алано, который, как мне порой кажется, родился в монашеских одеяниях. Можете считать меня обманщиком, ибо я пришел в братство не по духовному призванию... Должен признаться, что меня привела туда любовная история.