Что со мной происходит, в следующее мгновение подумал он и с беспокойством посмотрел по сторонам. Это что, страх? Или настолько расшатались нервы? Давно его так не трясло.

Воронцов стиснул зубы, стараясь преодолеть себя. Закрыл глаза, но тут же перед ним встала Зинаида с детьми, и он подумал с жалостью к ним и к себе: как хочется вернуться домой живым и здоровым! Как же хочется!.. Все, все, довольно. Он открыл глаза. Впереди в такт шагу покачивались деревья. Левее все еще виднелась просека. Он посмотрел на просеку, где несколько минут назад исчезла группа Нелюбина. Теперь он беспокоился за друга, которому предстояло выполнить непростое задание. В бою им было все же легче. Их роты, Восьмая и Седьмая, всегда стояли в обороне рядом, и вперед шли бок о бок, и там они всегда имели возможность помочь друг другу то огнем, то маневром. А теперь…

Здесь, в лесу, была другая война. Более жестокая. И враг перед тобой появлялся не в дальней цепи, по которой молотили все минометы поддержки, все пулеметы всех взводов, и там его можно было остановить на расстоянии. Тут он появлялся неожиданно, в двух шагах. И ты вынужден смотреть ему в глаза. А иногда и слышать его имя, которое он произносил сам, на твоем родном языке.

Но почему это имя, снова, – русское?

Когда исчез Сакович, Радовский сразу понял, где надо искать упавший советский самолет. Прочесывать малочисленными группами огромный, к тому же сильно заболоченный массив Чернавичской пущи равносильно поискам иголки в стогу сена. Но тем, кто послал его на это задание, нет никакого дела ни до стога, ни до иголки. Вернее, так: иголка должна быть найдена, и как можно быстрее. И неважно, где она будет найдена, в стогу сена или в Чернавичской пуще. Пока ее не выхватили из-под носа Советы.

Сакович… Сакович… Андрей Сакович не из тех, кто мог уйти на ту сторону или по неосторожности утонуть в болоте. Сакович сам кого хочешь утопит. Если только нарвался на ровню и попытался действовать в одиночку…

История Андрея Юрьевича Саковича могла бы быть обычной историей перебежчика.

Год назад под Спас-Деменском 4-я и 9-я полевые армии, составляющие основные силы группы армий «Центр», готовясь к грандиозному, как тогда говорили в штабах и в окопах, наступлению на Курский выступ, начали планомерный отход на линию «Буйвола» с целью спрямления фронта и высвобождения дивизий для последующей переброски их на южный участок{4}.

У северного основания Ржевско-Вяземского выступа на советской стороне позиции занимала 43-я армия{5}. Именно она, находясь в выгодном положении, могла доставить немцам особые неприятности – отсечь пути отхода и выйти на тылы. Эта советская армия могла своим маневром смять порядки немцев и застопорить операцию «Движение буйвола». Но, вопреки всем ожиданиям, она даже не сдвинулась с места. Немцы блестяще завершили операцию. «Буйвол» выдвинулся на свою линию благополучно.

Сакович воевал в полковой разведке. Войну начинал в звании капитана. Осенью сорок первого его полк попал в окружение под Брянском. Из окружения он вышел вместе с группой командиров и политработников. Вывел полтора десятка своих бойцов. Но уже после госпиталя, прибыв в армейский офицерский резерв, подрался с бывшим своим комполка. Истинная причина драки Радовскому была неизвестна. Саковича понизили в звании и отправили на передовую с первой же маршевой ротой. Снова попал в разведку. Но – судьба – на должность командира дивизии вскоре прибыл тот самый полковник, с которым он повздорил по пьяному делу. Полковник оказался человеком злопамятным. Когда немцы начали отход, разведчики Саковича первыми на своем участке фронта обнаружили, что окопы противника пусты. Командир дивизии потребовал, чтобы взяли «языка». Но взять пулеметчиков, которые, наглотавшись первитина[14], не смыкали глаз и вели огонь на каждый шорох, на каждое движение, было делом непростым. «Языка» они взять не смогли. Один пулеметный расчет уничтожили минометным залпом. Живых не осталось. Ко второму подползли и забросали ручными гранатами. Потеряли троих своих. Когда доложили полковнику, тот потребовал к себе не выполнившего приказ. Крайним оказался старший лейтенант Сакович. В штабной землянке с него сорвали офицерские погоны и отправили в полк с приказом: утром привести «языка» во что бы то ни стало. Ночью по проходу, отмеченному саперами, Сакович переполз минное поле, отыскал немецкий пулеметный расчет и вышел к нему с поднятыми руками.

Радовский отыскал Саковича в ост-батальоне, в котором тот служил в качестве рядового. На предложение перейти в абвергруппу особого назначения согласился сразу. От командирской должности отказался. Участвовал в нескольких операциях. Был отмечен поощрениями. Сакович обладал редкой способностью: он умел действовать в одиночку. Но было в его истории нечто, что в глазах начальника курсов выделяло именно этого курсанта в особый разряд.

И вот он исчез. Исчез в районе Чернавичей. Там же группа Лещенко обнаружила землянку, в которой кто-то ночевал. Первоначально район Чернавичей не входил в число наиболее вероятных мест падения самолета. Теперь Радовский видел ситуацию иначе.

В сущности он сейчас оказался в тех же обстоятельствах, в которых в свое время пребывал старший лейтенант РККА Андрей Юрьевич Сакович, когда ему отдали приказ захватить «языка». Очень часто на войне случается такое, что цвет мундира и достоинство погон не имеют ровным счетом никакого значения. Какая разница, кто тебя вытащит на бруствер, под пулю снайпера противника, фельдфебель или сержант. Кто отдаст невыполнимый приказ, полковник или оберст. Ты умрешь бесславно иль со славой… В сущности, какая разница? Просто умрешь солдатом в чужом стане. Как будет страшен этот час!.. Страшен? Вряд ли. Мне сразу в очи хлынет мгла… Хорошо, если там ничего нет, подумал Радовский, освобождаясь от нахлынувших мыслей. Мгла… Мгла… Мгла – это ведь пустота. Пустота… А значит, там ничего нет. И поэт это чувствовал. И я это чувствую. Но сейчас надо найти упавший советский самолет. Самолет и пилота. Кто ночевал в землянке? Если летчик ранен, то он наверняка вышел к жилью. А он, конечно же, ранен. Если не произошло чудо. Чудо, конечно же, происходит. Но не в наших краях. Над тростником медлительного Нила, где носятся лишь бабочки да птицы…

И неожиданно, как после хорошей рюмки коньяка, подумал: вот бы уехать в Африку! Завербоваться добровольцем в Африканский корпус! Рядовым солдатом. При его великолепном владении немецким языком эта авантюра не стала бы проблемой. «Что ты видишь во взоре моем, в этом бледно-мерцающем взоре?» – «Я в нем вижу глубокое море с потонувшим большим кораблем…» Вот и вся твоя жизнь, поручик Радовский… Он горько усмехнулся, подспудно вспоминая вкус коньяка, которого, кажется, не осталось ни капли. Что твоя жизнь? Море затонувших кораблей. Кладбище… Пустыня… Тебе, поручик, даже бутылку коньяка выпить не с кем. И никто никогда не узнает о безумной, предсмертной борьбе и о том, где теперь отдыхает тот корабль, что стремился к тебе… Африка. Африка – это, конечно же, выход из того кочующего «котла», в котором он теперь находился. Африка… Сакович постоянно говорил об Африканском корпусе.