Дождавшись, пока тот скроется за поворотом, Телль быстро пошел к урне. Убедившись, что полицейский не вернется, он поднял книгу. Сзади на обложке к ней прилип плевок. Телля чуть не вырвало. Он попросил у Ханнеса лист блокнота, снял плевок, вытер это место еще одним листом. Затем Телль завернул книгу в платок и положил в сумку к другим.

— Дома вытрем еще.

Вернулись они раньше Фины. Телль первым делом взял тряпку, намочил ее одеколоном и со всех сторон протер обложку "Короля Матиуша". Выбросив ту тряпку, он взял другую и, тоже смочив одеколоном, снова прошелся по книге.

— Ну вот, забирай, — протянул Телль сыну "Короля Матиуша".

Телль отправился на кухню готовить обед. Вскоре к нему зашел сын.

— Пап, ты можешь все книги вытереть?

— Все? — удивился Телль.

Книги стояли на полке в прихожей той стопкой, какой он их и принес.

— Просто… — Ханнес нахмурил брови, — они были в руках чужих людей.

День рождения

Путь Телля на работу и с работы за долгое время на "Нацводе" сложился в годы. Телль знал, когда лучше выйти из дома, когда — с проходной, когда перед пешеходным переходом на улицах загорался зеленый свет. И теперь он пользовался этим своим опытом, чтобы хоть на несколько минут побыть подольше рядом с Ханнесом.

Вот и сейчас Телль спешил со смены, подходя секунда в секунду к загорающемуся зеленым светофору, ловко на быстром шаге обгоняя прохожих. Перейдя проезжую часть, он уже запрыгнул на тротуар, как один из стоявших у будки нацполиции патрульных свистнул, жестом показав ему остановиться. Телль замер, не успев даже подумать, в чем дело.

— Пожалуйста, приведите свой внешний вид в порядок, — подошел к нему патрульный.

— Хорошо, поправлю, — Телль хотел было идти дальше, но патрульный взял его за плечо.

— Не спешите. Поправьте воротник, рубашку.

Второй полицейский, прикрыв дверь будки, направился к ним. Понимая, что спор, тем более — уже с двумя нацполами, только займет время и неизвестно чем закончится, Телль стал заправляться.

— Кому-то это надо же! — вырвалось у него.

— Гражданин нашей страны должен выглядеть так, чтобы мог своим видом подавать пример иностранным туристам, — ответил заученной фразой первый патрульный.

— Так их же перестали к нам пускать, — удивленно поглядел на него напарник.

— Кто-то, может, не уехал еще, — нашелся первый патрульный.

— Я все поправил, я пойду, — сказал Телль.

Патрульные уже забыли про него, лениво обсуждая друг с другом иностранных туристов.

Вынужденное общение с нацполами, а также потерянные на "приведение в порядок" минуты отвлекли Телля, сосредоточенного исключительно на пути домой. Телль сердился на себя за то, что дал повод прицепиться к нему, да еще и из-за одежды. Ведь он специально одевался всегда как положено.

Телль не понимал Фину, к которой на улице не раз из-за брюк придирались полицейские. Однако он никогда ничего не говорил жене. Фина со времен детдома ненавидела одинаковую одежду. Отличавшиеся друг от друга только цветом, юбки, в которых ходили все женщины в городе, она не носила. Лишь переступив свою проходную, Фина вынужденно надевала форму, снимая ее по окончании смены.

В один из выходных Телль собрался в кино с женой и сыном. На первом же перекрестке Фину, почти как его сейчас, остановил полицейский. Спросив, далеко ли Фина живет, нацпол велел ей вернуться домой и переодеться. Телль, чтобы не стоять возле полицейского, отправился с Ханнесом следом за женой. Фина окликнула их сразу за углом. Переодеваться она даже не думала.

— Пойдем другой дорогой, — попросила Фина.

В кино они не успели. А идти в театр на спектакль для детей Ханнес не захотел. Маленьким он очень боялся больших, с человеческий рост, кукол. Тогда Фина и Телль решили погулять с сыном по городу просто так.

***

Сегодня дома Телля ждал празднично накрытый стол с тортом, на котором горели — он посчитал — 25 свечей.

— Что за праздник у нас? — удивленно смотрел Телль на встречавших его жену с сыном.

— Сегодня Карлу исполнилось бы 25 лет, — сказала Фина. — Он был бы совсем взрослый.

У Телля кольнуло внутри. Он действительно забыл, что сегодня такой день.

— Прости. Я… — Телль не мог произнести это слово — "забыл".

— Ничего, — сочувственно ответила Фина. — Я мать, я должна помнить.

— А я — отец, — сказал не столько жене, сколько сам себе, Телль.

— Все верно, — согласилась с ним Фина.

Ханнес принес из своей комнаты стул для матери, а сам сел на табурет со стороны окна.

— Я сейчас, — сказала Фина и вышла из кухни.

Телль слышал, как закрылась дверь родительской, скрипнул шкаф. Ханнес придвинулся к отцу.

— Пап, если Карл родился мертвым, то он уже был мертвым? — прошептал он Теллю в самое ухо.

— Да, — кивнул отец.

— А почему тогда мама говорит про день рождения Карла? Он же умер к тому времени, как родился.

— Мама отмечает день, когда Карл появился на свет. Он же появился на свет, он родился, — как мог, объяснял Телль. — Только родился — мертвым.

Фина вышла на кухню в платье, которое она надевала в дни рождения и на новый год.

— Задувай свечи, — сказала она Ханнесу.

Сын придвинул к себе большую плоскую тарелку с тортом и начал дуть, осторожно поворачивая ее. Когда остались гореть четыре свечи, Ханнес вспомнил о сидевших рядом родителях. Смутившись, он предложил им задуть эти свечи. Мать отказалась, покачав головой.

— Задувай уж до конца, раз начал, — ответил Телль. — Здесь наша помощь тебе не нужна.

Ханнес то ли не понял, то ли не прочитал слова отца, а вот Фине сказанное совсем не понравилось. Чуть поджав губы, она взглянула на мужа так, словно тот был чужим человеком.

Телль налил себе воды.

— Я кому чай делала? — забрав у мужа стакан, Фина поставила ему чашку, из которой шел пар.

Ханнес, задувший все свечи, теперь рассматривал торт. Мама иногда сама пекла торты — простые, песочного цвета, в несколько коржей, с густым сладким кремом между ними. А этот был белый-белый, с розочками, листочками, светло-коричневыми завитками по краю. В Нацхлебе он стоял в витрине выше остальных тортов — на специальной подставке. Всякий раз заходя в магазин, Ханнес устремлялся к нему и стоял, смотрел, пока мама была в очереди за хлебом. Когда они шли в отдел за печеньем или пряниками, сын показывал на тот торт Фине. Ханнес боялся, что его когда-нибудь купят, и он больше не увидит этого торта в магазине.

— Давай я разрежу, — Фина взяла нож.

Подвинув