– Ишь гусь! – прошипел обвиненный в смертном грехе Алексей Фомич. – А кто в пг'ошлом году сбил с панталыку Катьку с Бобовой улицы, да так, что она потом во-о-от с таким животом ходила? А сам говорил – «я только по хозяйству помогу, по хозяйству»! Вот и помог. Осеменитель!

Пока шла перепалка, я переоделась в широкие холщовые штаны и безразмерную колючую кофту, а свою одежду повесила сушиться. Когда я вернулась к столу, то перед отведенным мне местом уже красовалась тарелка ухи, полстакана желтоватого, ядрено пахнущего самогона и в отдельном блюде – две ароматные свежепожаренные рыбины. Лещ, по-моему.

– Ой, спасибо. Только самогон я как-то…

Дядьки недоуменно переглянулись, и Алексей Фомич, смерив меня уничтожающим взглядом, протянул:

– Вида-ал? Пг'ишла, значит, вымокшая как цуцик, и с холоду, значит, не желает выкушать самогончику. Эдак и пг'остудиться недолго. А, Кузьмич?

– Т-точно, т-точно, – поддакнул тот. – У нас в прошлом году пастух Федор продрог, с пастбища возвращаясь, но не выпил, потому что в завязке был. И что же? В-воспа… воспаление легких подхватил. К-крупозное. Да. А его подпасок, Мишка, так однажды напился, что всю ночь проспал на болоте. И ничего. Хоть бы хны. Еще Федору гостинцы приносил, пока тот б-болел. П-пирожные там, в-варенье. Однажды, когда жены Ф-федора дома не было, даже водку принес. И что ж ты думаешь? Тот водку выпил, и всю болезнь как рукой сняло. Потом они добавили, Федор залез на сарай, по пьянке свалился с него, ну и н-ногу сломал. Зато от первой болезни напрочь из-злечился. А как нога у него зажила, так к нему теперь напрочь н-никакая болезнь не пристает. А ты, значит, выпить не хочешь. Так в моем доме не пойдет. Ну-ка…

После таких слов мне, конечно, ничего иного не оставалось, как втянуть голову в плечи и, собравшись с духом, на одном дыхании опрокинуть в себя чудовищную жидкость. Правда, к моему удивлению, прошла она легко. Как сок или, скажем, минералка. Впрочем, дядьки были правы: в том состоянии, в каком я к ним явилась, едва ли стоило проявлять упрямство и выставлять напоказ свои приоритеты в напитках.

Заметно повеселев, я съела и уху, и жареную рыбу, и мне совсем полегчало. Даже плечо почти не беспокоило, но перетянуть его все-таки следовало. Об этой услуге я и попросила Антона Кузьмича, потому что он был более трезв и вообще казался мне надежнее. Толстый низенький дядька сделал все в лучшем виде – так мастерски наложил повязку, что я спросила, не работал ли он врачом. На что Антон Кузьмич загадочно ухмыльнулся и подмигнул заговорщически.

Вскоре Алексей Фомич, дядька Максима Кораблева, отправился спать. Мы остались наедине с Антоном Кузьмичом. Этот был, можно сказать, почти трезв. Только заикание его немного усугубилось и порой превращалось в паузы. А так речь его была практически сносно воспринимаема.

Разговор зашел о том, о чем я и хотела поговорить. Точнее – о ком. Антон Кузьмич сам спросил:

– А ты, знаешь ли, г-где познакомилась с Максимом? Ты ему кто вообще будешь-то? А то, эт-то самое, – добавил он глубокомысленно и снова подмигнул, как тогда, когда накладывал мне повязку на мое плечо, – Максиму ведь жениться пора. Ну что, остограммимся?

– Лично я – лучше опятидесятиграммлюсь, – сподобилась выговорить я. – Все-таки… это… непривычный напиток для меня… гм.

– Ну, сестрица, – б-будем!

Я вспомнила нетленное максим-максимычевское: «Микиша, наливай!» – и подумала, что в этом доме все похоже: такой же мужской дуэт, упражняющийся в жонглировании стопариками, такое же клоунирование. Можно подумать, Микиша и Максим Максимыч брали пример с дядек.

Недолго думая, я высказала эту мысль Антону Кузьмичу. Она ему понравилась.

– А что? – отозвался он. – М-может, оно и так. Правда, если бы они с нас во всем пример брали, а не только в пьянстве и застольных беседах, так, глядишь, и не попали бы за решетку. Оба! А то теперь чуть что… Максим в-вообще теперь рецидивистом считается, – добавил он.

– Наверное, – кивнула я. – А вы давно знаете Максима и Никифора?

– Ну как т-тебе сказать… А ты?

– Я недавно.

– А вот я давно. Я еще отца Максима з-знал. Большой был человек! Генерал.

Я вздрогнула. Антон Кузьмич упомянул моего собственного отца.

– Генерал?

– Ага, – беспечно отозвался тот. – Мне, правда, самому его в-видеть не приходилось, а вот Алексей Фомич – знавал. Видел. Ведь тот генерал с его к-кузиной, Максимовой матерью, з-значит, общался. И они явно не только о поэзии г-говорили, уж если Максим на свет появился.

– Да уж, конечно, – согласилась я. – Кстати, Антон Кузьмич, уж если вы слыхали о генерале, отце Максима, то, быть может, слышали и такую фамилию – Долинский?

Черт знает, что дернуло меня спросить об этом Долинском. Ведь я о нем вроде бы не думала и скорее должна была упомянуть Фомичева или Косинова. Впрочем, что куратор Фомичев, что ученый-экспериментатор Косинов – какой толк был называть их имена при деревенском алкаше, который пришел с рыбалки и пьет самогон?

Однако же когда я назвала эту фамилию – Долинский, рука Антона Кузьмича заметно дрогнула, и самогон пролился. Такая непредумышленная и не по назначению трата продукта ни за одним из дядек раньше не наблюдалась. Антон Кузьмич поправил перекосившиеся на носу очки и пробормотал:

– Ну вот… разлил. К-конечно. Это… под руку говоришь. Сейчас выпью. Мне это… Ты что там говорила? Ладно. Давай, знаешь, спать. Что-то у меня глаза… слипаются. А то завтра рано вставать. Да. Катер д-доставать.

– Доставать? – не поняла я. – Где доставать?

– Не где, а откуда. Утопили мы с Фомичом катер. Спать ты б-будешь на этой лежанке. Вот тебе одеяло. Если что надо, то выйди на двор. Мало ли…

И он вышел, топоча, как медведь шатун. Я улеглась на пахнущую старым войлоком и нафталином лежанку и подумала, как странно вздрогнул Антон Кузьмич, когда я упомянула Долинского, первого разработчика «гена регенерации». И о моем отце, генерале Охотникове, рассуждал он довольно пространно…

Усталость брала свое. Тяжелый сон навалился непреодолимо, как тот ил в омуте, но, в отличие от последнего, сон был теплым, приятным и спасительным. Я перевернулась с боку на бок и почти мгновенно уснула.

Наутро мне предстояло увидеть парадоксальное зрелище: трезвых дядек. Оно мне показалось довольно мрачным, так что я поспешила покинуть их, в принципе, гостеприимный дом. Мое решение уехать как можно быстрее, и без того весьма логичное, ускорил короткий разговор с Алексеем Фомичом. Разговор был следующего содержания:

– Ну что, выспалась? А то у тебя вчег'а был такой вид… я… как бы не померла…

Отпуская столь любезную ремарку, он ни на секунду не прекращал порывистых нервных движений, явно имеющих своей целью разыскание опохмельных активов самогона. Но он никак не мог их найти, это явно злило Алексея Фомича. Несказанно злило. Он был настолько зол, что даже картавость, придававшая речи дядьки особый шик, куда-то пропала.