Все это действовало на Хирна угнетающе, хотя в то же время вызывало и восхищение. Такая сосредоточенность мышления представлялась ему нечеловеческой и никак не укладывалась в рамки его собственного мышления. Держа карабин наготове, Хирн мрачно всматривался в бегущую навстречу серебристую полосу джунглей. Вполне возможно, что у следующего поворота дороги японцы установили пулемет, или, что еще вероятнее, там сидят в засаде несколько японских стрелков с автоматами. На повороте в джип может попасть сразу десяток пуль, и тогда наступит конец всем неопределенным исканиям Хирна и всяческой неудовлетворенности. Вместе с ним может погибнуть человек, который мог бы стать гением, и такой перезревший дурень, как Даллесон, и молодой нервный водитель, возможно потенциальный фашист. Все это может произойти не далее, как на следующем повороте дороги.

Или наоборот — он, Хирн, может быть, убьет человека. Для этого потребуется только вскинуть карабин, прицелиться и нажать на спусковой крючок… В результате умрет какой-то человек, какой-то комплекс желаний и забот, а возможно, и хороших, добрых качеств.

Сделать это так же легко, как наступить на какую-нибудь букашку.

Возможно, даже легче.

Так думал Хирн, и именно эти мысли порождали его дурное настроение. Все зависит от случая, ни в чем нельзя быть уверенным заранее. Солдаты были и там, на площадке гаража в штабном биваке, они есть и здесь, на дороге, и где-нибудь на огромном ничейном пространстве в джунглях. А где-нибудь еще, возможно, идет бой. Непрерывная артиллерийская канонада и стрельба из ручного оружия где-то в джунглях, возможно, ничего не значит, если, например, ведется неприцельный обстрел позиций, но возможно, что огонь этот сосредоточен теперь на скоплении людей в самом центре сражения. Ночь разделила войска на изолированные части, какими они, собственно, и являлись.

Хирн снова почувствовал, как на тесном заднем сиденье на него давит огромное тело Даллесона. Он выпрямился и слегка оттолкнулся от соседа. Вытащив из нагрудного кармана рубашки сигарету, Хирн начал искать спички.

— Лучше бы не курить, — проворчал Даллесон.

— Но ведь мы едем с включенными фарами, — возразил Хирн.

— Да, — неопределенно ответил Даллесон и замолчал.

Он несколько потеснился, но рассердился на Хирна за то, что тот занимает так много места, да еще и курит. Даллесон нервничал. Возможность того, что джип натолкнется на засаду противника, беспокоила Даллесона меньше всего. Если это произойдет, он вступит в бой хладнокровно и выполнит свой долг. Его беспокоило то, что генерал намеревался делать, когда прибудет на артиллерийскую батарею сто пятьдесят первого. Он чувствовал себя как плохой студент, которому предстояло сдавать экзамен по предмету, которого он совершенно не знал. Как начальник оперативного отделения штаба, Даллесон должен был бы знать обстановку не хуже генерала, если не лучше, но, не имея под рукой карт и документов, он не мог представить себе никакой обстановки. Генерал, возможно, вздумает положиться на его, Даллесона, знания при принятии решения, и это, несомненно, приведет к тяжелым последствиям. Он снова заерзал на сиденье, презрительно фыркнул на исходивший от Хирна сигаретный дым, наклонился вперед и заговорил, как он полагал, низким голосом, хотя в действительности его голос, как всегда, был только громким и неприятным:

— Я надеюсь, сэр, что, когда мы прибудем на батарею, там будет все в порядке.

— Да, я тоже надеюсь, — ответил генерал, прислушиваясь к жужжащему звуку вертевшихся в жидкой грязи колес джипа.

Громкий голос Даллесона явно раздражал его. Они ехали с включенными фарами десять минут, и чувство опасности у генерала уже ослабло. Теперь он начал снова беспокоиться. Если телефонной связи не будет, им придется проехать по грязи по меньшей мере еще полчаса, но и там связь, возможно, будет нарушена. А японцы, может быть, как раз в этот момент начинают прорываться.

Нет, связь должна быть. Без нее… без нее он окажется в положении шахматиста, которому в середине игры кто-то завязал глаза. Он может предположить, каким будет следующий ход противника, ответить на него, но следующий ход противника предугадать будет трудно, а чем дальше, тем труднее и труднее. Тогда сам он, возможно, сделает неверный, а может, даже и гибельный для себя ход.

Джип тем временем дошел до поворота дороги, и, когда водитель уже повернул, в лучах фар сверкнули изумленные глаза солдата позади пулемета, установленного в окопчике на обочине дороги.

Джип подъехал к солдату.

— Вы что, с ума сошли! — закричал он. — Почему вы едете по дороге с включенными фарами? — Увидев в машине генерала, солдат смутился и часто заморгал глазами. — Извините, сэр, — произнес он, резко изменив голос.

— Ничего, ничего, сынок, — ответил генерал улыбаясь. — Ты прав, это очень плохо, что я нарушаю свой же приказ.

Лицо солдата расплылось в ответной улыбке. Джип свернул с дороги на тропу, ведущую к биваку штабной батареи.

Кругом было темно, и генерал остановился на секунду, чтобы сориентироваться.

— Затемненная палатка вон там, — сказал он, показывая рукой, и три офицера, не произнося больше ни слова, спотыкаясь о корни и низко срезанные кусты, отправились сквозь темноту к предполагаемому месту палатки. На пути им встретился только один солдат.

Генерал распахнул свисавшие вниз входные клапаны палатки и, стараясь не касаться прилипшей к ним грязи, вошел в затемненный коридорчик. Палатку, по-видимому, сорвало ветром, она попала в грязь и затем снова была поставлена. Внутренние стенки были все еще мокрые и скользкие. В конце затемненного коридорчика генерал раздвинул другую пару входных клапанов и вошел в освещенную часть палатки. У стола сидели рядовой и капитан. Увидев вошедших, они вскочили и приняли стойку «смирно».

— Сэр?.. — вопросительно произнес капитан.

Генерал недовольно принюхивался. Воздух в палатке был очень сырой и спертый. На лбу генерала уже показались капельки пота.

— А где полковник Маклеод? — спросил Каммингс.

— Я сейчас найду его, сэр, — ответил капитан и хотел было уже отправиться.

— Нет, нет, подождите, — остановил его генерал. — Скажите, есть ли отсюда телефонная связь со вторым батальоном?

— Да, есть, сэр.

На лице генерала отразилось явное облегчение.

— Свяжите меня со вторым батальоном, пожалуйста, — попросил он, закуривая сигарету и улыбаясь лейтенанту Хирну.

Капитан снял трубку с полевого телефона и повернул его ручку три раза.

— Мы связываемся с ним через вторую батарею, сэр, — сказал он, как бы оправдываясь.

— Я знаю, — произнес генерал отрывисто. Пояснение капитана вызывало у него явное раздражение, ибо не существовало ни одного аспекта организации или ведения дивизией операций, который не был бы известен ему.

Через минуту-две капитан передал генералу телефонную трубку.