— Ты прав. Что-то неладно в Датском королевстве.

— Убийство?

— Пока не знаю, — сразу же и твердо возразила она. — Вспомни первое правило любого расследования — не торопиться с выводами. На данный момент у нас нет материальных улик, дающих основание предполагать убийство.

— С другой стороны… — продолжил за нее Куинси.

— С другой стороны, с Мэри Олсен что-то случилось.

— Вот как? — искренне удивился Куинси. Он нахмурился, потер виски, и Рейни поняла — проверяет свое впечатление о милой миссис Олсен и не может представить, в чем именно ошибся.

— Я разговаривала с ней сегодня утром, и Мэри от всего отреклась. Мэнди вроде бы весь вечер пила только диетическую колу, но, возможно, разбавила колу ромом. Тебе, наверное, показалось, что Мэри упоминала о новом приятеле Мэнди, но она ничего такого не говорила. Далее, Мэнди и раньше садилась за руль пьяная, так что, вероятно, причина случившегося с ней именно в этом.

— Получается, что Мэнди весь вечер пила колу с ромом в доме своей подруги, потом сама по себе заехала черт знает куда и вдруг так опьянела, что не справилась с управлением и врезалась в столб?

— Я не говорила, что Мэри придумала хорошее объяснение, я только сказала, что теперь у нее новое объяснение.

— Но почему? Она же была ее лучшей подругой. Почему? За этим вопросом Рейни слышала другой, более глубокий и горький. Почему все это обрушилось именно на них? На Мэнди? На него? Почему кто-то так возненавидел его дочь? Почему мир не может оставаться разумным и контролируемым, таким, каким хотят видеть его другие?

— На мой взгляд, Мэри — одинокая маленькая принцесса — мягко сказала она. — Думаю, тот, кто окажет ей нужное внимание, сможет легко манипулировать ею.

— Ты хочешь сказать, он добрался до нее? Заставил говорить другое?

— Скорее, добрался до нее и помог придумать новую версию. Мы ведь пока еще ничего не знаем относительно неизвестного мужчины. Однако знаем, что на похоронах Мэри сказала что-то такое, что заставило тебя поверить в причастность этого неизвестного к смерти Мэнди.

— Со мной играют, — медленно продолжил Куинси. — Телефонные звонки, незаконная покупка машины на мое имя, слухи о моей дочери… — Он выпрямился. — Вот дерьмо, со мной играют, меня имеют как хотят!

Рейни удивленно посмотрела на него:

— С каких это пор ты так ругаешься?

— Со вчерашнего дня. И знаешь, к этому быстро привыкаешь. Как к табаку.

— Ты еще и куришь?

— Нет, но я не утратил пристрастия к метафорам.

— Серьезно, Куинси, ты распускаешься.

— А вот ты не утратила пристрастия к преуменьшениям.

— Куинси…

— В чем дело, Рейни? — совсем другим, резким, тоном осведомился он. — Не воспринимаешь меня, когда я такой человечный?

Она вскочила, сама не понимая, что делает, стиснув пальцы в кулаки, с тревожно колотящимся сердцем.

— Что ты хочешь этим сказать? Что все это значит?

— Что значит? Значит… Это значит, что я устал, — немного спокойнее, почти примирительно ответил Куинси. — Значит, что я не в себе. Значит, что мне хочется подраться. Но не с тобой. Так что давай не начинать. Забудь, что я сказал, и хватит об этом.

— Слишком поздно.

— Тебе тоже хочется подраться, а, Рейни? Она знала, что лучше бы промолчать. Знала, что Куинси прав и сейчас не время спорить. Ни одного пусть даже коротенького звонка за долгие шесть месяцев. Рейни дерзко выпятила подбородок и сказала:

— Может быть.

Куинси тоже поднялся из-за стола, а потом посмотрел на нее, и Рейни увидела в его взгляде невозмутимость и собранность, которых ей самой так сейчас не хватало. Да, он всегда умел держать себя в руках.

— Ты хочешь знать, почему у нас с тобой ничего не получилось? — спросил он, ясно и твердо выговаривая каждое слово. — Хочешь знать, почему все началось так — как нам казалось — здорово, а потом шарик даже не лопнул, а сдулся? Я скажу тебе почему. Все закончилось, потому что ты ни во что не веришь. Потому что ты не веришь даже сейчас, по прошествии года. Ты не веришь в меня и, уж конечно, не веришь в себя. В тебе нет веры.

— Это во мне нет веры? — вспыхнула Рейни. — Это я ни во что не верю? И так говорит человек, который может примириться со смертью дочери только при условии, что ее убили!

Куинси вздрогнул, словно от удара.

— Один ноль в пользу женщины в джинсах, — пробормотал он, и лицо его как будто закрылось и стало жестче.

Однако Рейни не отступила. Не могла отступить. С жизнью можно общаться только одним способом — драться с ней.

— Не умничай, Куинси, и не прикрывайся колкостями. Хочешь, чтобы я видела в тебе человека? Так веди себя по-человечески. О Боже, у нас даже спора настоящего не получается, потому что ты сбиваешься на лекцию!

— Я только говорю, что в тебе нет веры…

— Прекрати! Хватит! Ты не психоаналитик. Не пытайся всех лечить, а лучше будь человеком.

— Человеком? Последний раз, когда я попытался быть человеком, ты посмотрела на меня так, будто я вознамерился тебя ударить. Тебе не нужен человек, Рейни. Тебе не нужен мужчина. Тебе нужны либо надутая кукла, либо святой!

— Сукин сын! — крикнула Рейни и вдруг застыла с открытым ртом, потому что поняла, о чем он говорит. Куинси имел в виду ту ночь, их последнюю ночь вместе, в Портленде, около восьми месяцев назад. Они ходили на Пионер-сквер. Сидели возле «Старбакс» и слушали какую-то группу. Разговаривали, снимали напряжение, веселились. А потом пошли к нему в отель, потому что Рейни не хотела вести его в свою дыру. Ей было так одиноко. Она думала, как хорошо увидеть его снова. Рейни придвинулась ближе. Вдохнула запах его одеколона. Как ей нравился тот аромат. И почувствовала, как Куинси затих, почти перестал дышать, будто понял, что может отпугнуть ее даже вздохом. Он замер, а она подбиралась все ближе и ближе. Ткнулась носом ему в горло. Исследовала изгиб уха. И тогда что-то нашло на нее. Может, желание — у нее было так мало опыта по части настоящих чувств. Рейни хотелось просто прикасаться к Куинси, трогать его, лишь бы он оставался вот таким неподвижным, почти не дышащим. Она расстегнула пуговицы на его рубашке. Обнажила его плечо. Грудь у него была твердая — Куинси много бегал на протяжении нескольких лет — и теплая на ощупь. Волоски под ее ладонью слегка пружинили. Рейни положила руку на сердце и ощутила его биение.

На ключице и предплечье три маленьких шрама. В него стреляли из обреза — спас бронежилет. Она провела пальцем по этим шрамам. Куинси, суперагент. Куинси, супергерой. Удивительно…

Он вдруг схватил ее за запястье. Взгляд метнулся к ней. Впервые Рейни увидела его глаза такими — темными, сверкающими от затаившейся в них страсти.