– Это я знаю, – понизила голос Леночка-лаборанточка, – чего, вирус?

– Тссс! Смотри, проницательная какая!

– Да ты что, – Леночка сделала испуганные глаза, – думаешь, я кому скажу?

– Да нет, Лен, конечно не думаю. Так, где Тоня-то?

– Она в цеху с Постновым. Металл пришел, оформляют.

– Надо кладовщика брать, – посетовал я. – Взвалил Исаев на вас, девчонки, и то и это!

– Надо, – со вздохом согласилась Леночка.

Я решил в цех не ходить. Приемка металла – дело долгое, занялся Тонечкиными проблемами.

Минут через сорок Тонечка вернулась из цеха. Я уже колдовал над ее компьютером.

– Ты быстро, – обрадовалась она. – Я думала, что ты не раньше обеда придешь. А можно я посмотрю, что ты делаешь? Я не буду мешать, буду сидеть тихонько, как мышка.

– Серая? – спросил я.

– Нет, оранжевая, – лукаво ответила моя подруга.

– Как апельсины? – так же лукаво спросил я, снова посмотрев на то место, где у некоторых девушек еще сохранилась честь.

Тонечка показала язык.

Пока устанавливалась система, мы болтали.

– Тонечка, радость моя, а у Лешки с Леной как?

Тонечка ответила не сразу.

– Она не распространяется на эту тему, но, по-моему, у них все хорошо.

– Трахаются да?

– Да ну тебя, – сконфузилась она.

Из коридора донесся какой-то непонятный шум. Потом послышался возмущенный голос Леночки-лаборанточки.

Мы с Тонечкой выскочили наружу и увидели интересную картину. Из лаборатории выскочил Эдик. С головы его стекала какая-то жидкость, плечи были мокрые. Эдик тер глаза и ругался матом. Я все понял. Вероятно, он решил показать Леночке свою значимость и не только. Я вспомнил, как она в недавнее время обозвала меня козлом безрогим, и подумал, что мне тогда повезло.

Мы с Тонечкой прыснули со смеху.

– Интересно, чем это она его? – спросила Тонечка.

– Хорошо, если бы только водой! – еле сдерживая смех, предположил я. – Если реактив какой, скоро узнаем.

– Ты думаешь? – смеялась Тонечка.

– Да! Она может!

Я вспомнил, как жидкость из пробирки поедала Леночкины туфли.

– Тонечка, радость моя, скажи, пожалуйста, а ты случайно не знаешь, какой у Лены размер ноги?

– Что? – сразу посерьезнела моя прелестная собеседница. – Тебе зачем?

– Да подожди ты, – попытался я успокоить Тонечку, – дело в том, что она из-за меня туфли испортила. Ну, тогда, когда я… изделался виноватым.

– И чего, – немного раздраженно спросила Тонечка, – ты хочешь ей туфли подарить?

– Да надо бы купить. Мне до сих пор неловко перед ней.

– Не помню точно, – поняла меня Тонечка, – вроде говорили про это, по-моему, тридцать семь. И как ты себе это представляешь? Придешь такой весь исполненный заботой, и скажешь, мол, Леночка, радость моя, примерь вот! Пусть ей Алексей покупает.

– Точно! – обрадовался я подсказке. – Какая же ты у меня умница! Лешка и отдаст. Пусть скажет, что сам купил.

– Он не скажет, – уверенно бросила Тонечка. – Он все равно скажет, что это ты купил. Давай лучше торт купим! Киевский!

– Ага, – опять обрадовался я, – и шампанского!

– Шампанское я и сама люблю, – лукаво протянула моя подруга.

– Так в чем же дело? – Продолжал радоваться я. – Заметано!

Мы болтали о всяких пустяках. Потом пили чай с солеными сушками в Леночкиной лаборатории. Я называл этот чай химическим. Леночка, согласно своей профессии, заваривала его в треугольной колбе. Может быть от этого, а может быть просто из-за необычности такой заварки, чай всегда казался отменным.

– Чем ты его, – спросил я Леночку, имея в виду Эдика.

– А, – просто ответила она, – пероксид водорода… перекись.

– И какой же концентрации? – спросил я.

– Тридцати процентной.

– Ого! – восхитился я, и еще раз понял, что мне тогда действительно повезло. Зато я узнал, что у нашей «серой мышки» имеются очень даже остренькие коготочки.

Когда мы уходили от Леночки, я случайно бросил взгляд на стеклянный шкаф с реактивами. За прозрачной дверцей на уровне глаз стоял маленький смешной пластмассовый котенок. Я сразу узнал его. Это был Лешкин брелок от ключа зажигания.

«Действительно, у них все хорошо» – подумал я и понял, что для меня это оказалось очень важным.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Ко всему прочему оказалось, что Коля Окрошкин потихонечку (а может быть и не очень) прикладывается к бутылке. Этим ли объяснялась богатырская сила его сна, или же простая деревенская жизнь дала ему такое душевное спокойствие – не мне судить. Однако Коля Окрошкин оказался банальным алкоголиком. Совершенно неизобретательный Коля был гарантированно обречен на то, что рано или поздно, его «спалят» со всеми вытекающими последствиями. Та бесшабашность, та безалаберность, с которой он относился ко всему, ко всей своей жизни и не предполагала иного исхода.

Я ничего ему не говорил. Коля не мешал мне… нам с Тонечкой Воробьевой. Зачем же мне нужно было что-то менять?

Новички в охрану пока больше не приходили. Я не задавался целью понять причину. Может быть, Исаев передумал утверждать новые штатные единицы, а его начальные действия были вызваны душевным порывом? А может быть, новых людей не так просто было сразу найти?

Зато на втором этаже появился еще один новый сотрудник. Вернее сотрудница. И это вовсе не была замена Лилиане Владимировне.

В каждой организации должен быть бухгалтер. Был он и у нас. Только пришлый. Этот пришлый бухгалтер был многогранным и многосторонним. То есть, ездил от предприятия к предприятию и везде был бухгалтером. Его я видел пару-раз и про него не знал ничего – не интересовался, кроме пола. Бухгалтером была дородная дама с большой грудью и красивым низким голосом, с пышной прической и большими бусами из неосветленного янтаря.

Теперь у нас имелся свой бухгалтер, который никуда не уезжал. Нового бухгалтера звали Ольга. Я не могу вспомнить ни ее отчества, ни ее фамилии – Ольга и все тут, и это объяснимо.

Ольга сразу понравилась всем. Легкий в общении, вообще, очень компанейский человек, она как-то сразу стала для всех «своей». Она была в меру добра и в меру умна; в меру строга и в меру деловита. Но то, что она – специалист высокого класса, стало ясно с первых дней.

Ольга дружила со всеми, но со мной у нее сразу образовались какие-то особые общие интересы, в основном по работе. Наверное, ей неправильно меня охарактеризовали, (не знаю, кто и не знаю зачем), но она сразу, при первой нашей встрече, очень неназойливо дала понять, что она может быть хорошим другом – не более того, и именно на этом акцентировала мое внимание. Я, как можно более естественно, показал, что совершенно не понимаю – о чем это она. Мы улыбнулись друг другу. Мы поняли друг