Мамин уже вжился в роль командира. Поэтому распределил роли.

– Сашко, твой этот, – Мамин указал на сидящего у дерева. – Григорич, ты давай за сыкуном нашим. Сема, обходи справа, если что, отрежешь путь к бегству. Я – слева зайду.

Группа, молча, разошлась по местам.

Из своей позиции, Мамин хорошо видел, как Сашко бесшумной тенью подкрался к щурившемуся на солнце красноармейцу. Скользнул змеей по толстому, как бревно, корню и оказался за спиной ничего не подозревавшего бойца. Еще мгновение и стальной захват за шею обеспечил группе первого пленного. Подавив волю к сопротивлению, Сашко четкими движениями начал связывать несчастного.

Тишину леса пронзил выстрел. Стреляли оттуда, где находился Апанас Григорич. Это произошло так неожиданно, что даже опытный Сашко ослабил хватку на мгновение. Этого хватило, чтобы противник резким движением сбросил с себя Одесу и, вскочив, побежал. Он сделал несколько шагов и уже готов был скрыться в зарослях ольхи, как раздался еще один выстрел. Боец, как подкошенный, упал и не двигался.

– Стебунцов, – догадался Мамин.

Времени разбираться не было. За спиной уже слышался хруст ломающихся кустов. Там началась погоня. Быстро подбежав к упавшему бойцу, Лившиц крикнул:

– Готов.

После чего, Мамин, Сашко и Семен бросились в сторону старшины.

– Сема, давай справа обходи, – крикнул Мамин, ломясь сквозь кустарник. Тишину соблюдать уже не имело смысла.

Сам Мамин побежал левее. Сашко рванул четко по следам. Через несколько секунд Мамин услышал победоносный крик.

– Готово, капитан! Сюда!

Прибежав на крик, Алексей увидел сидящего спиной к стволу красноармейца, того самого, коренастого с кривыми ногами. У него была разбита губа, и сочилась кровь. Это старшина приложился, он сейчас возвышался горой над поверженным противником и тяжело дышал. У его ног лежал револьвер, из которого, видимо, и стрелял коренастый. Затем подбежали Сашко и Семен.

Вдруг произошло невообразимое. Лившиц, изменившись в лице, бешено вращая глазами, схватил лежащий у ног старшины пистолет и накинулся на пленного. Как в диком припадке он закричал ему прямо в лицо:

– Ааа, сука, ненавижу! Сейчас, падла, все мудя тебе отстрелю, – и он действительно произвел выстрел в землю между ног диверсанта. – Говори быстро сволочь, иначе через каждую минуту буду отстреливать тебе руку или ногу, а потом глаза выколю.

Диверсант взглянул на орущего Лившица, с выступившей на губах пеной, и закричал:

– Все, все скажу.

Мамин не увидел, как старшина подал знак Лившицу. И тот разыграл давно отработанную и часто применявшуюся роль. Для пущей убедительности Сашко всегда носил с собой зубной порошок, из которой отлично получалась пена изо рта.

Допрос длился недолго. Диверсант рассказал, что их было трое. Заброску осуществили воздухом. Парашюты спрятали. Задание – выход на некого связного в деревне Пугачево. Туда они должны были добраться к утру. Командир группы ушел несколько часов назад для передачи донесения о выполнении первой части операции. Когда вернется, не сказал.

Досмотр диверсанта особых успехов не принес. Улов оказался небогатым. Пачка сигарет, компас, галетное печенье, карта района и свернутая вчетверо газета «Вечерняя Москва». Она то и заинтересовала проницательного старшину.

– О, как. Зачим нашему супостату це газета? Писака-бубарака. Щеб ему пальцы повывертало. Ще вражина, смачны молочко. Зараз ты у мене.

– Это он, Апанас, с газеты самолетик хотел сделать и к своим улететь, – сказал Сашко и звонко рассмеялся. – Вечно ты со своими подозрениями. Зачем, да почему. На самокрутки, а или для розжига. А может, до ветру хотел сходить. Заодно и почитать, как мы социализм строим.

Стебунцов спрятал улыбку в кулак, а Пшенка махнул рукой. Но Мамина вдруг осенило. Он подошел к Пшенке и взял в руки газету. Где-то он вот так же держал в руках газету. В поезде. Вспомнил Алексей. Корреспондент сунул ему в руки, кажется «Вечерняя Москва». Да, точно! Именно «Вечерняя Москва». Странное совпадение! Как его фамилия? Не помню.

– Откуда у вас эта газета? – спросил Мамин диверсанта.

Тот пожал плечами.

– У каждого был номер этой газеты. Зачем, не разъяснялось. Но должна быть с собой всегда.

Алексей вошел в раж и допрашивал диверсанта минут тридцать, заваливая его неожиданными вопросами, чтобы уличить во лжи или несоответствии фактов. За это время Жмаков, как он представился, косясь на Лившица, как на духу выложил, что творилось в лагере подготовки, фамилии немцев, обучавших его нехитрому ремеслу сбора информации в прифронтовой зоне и еще много других сведений по этому абверовскому хозяйству, где как блины пекли агентов, бросая их десятками на советскую территорию. Уличить диверсанта было несложно, зная деятельность абвера по фильмам и мемуарным книгам.

После того, как все необходимые вопросы были заданы Мамин заключил:

– Будем надеяться, что ты говоришь правду. Только в этом случае, возможно будет избежать смертной казни.

Наблюдавшие за ходом допроса бойцы с уважением смотрели на капитана.

– Сашко, ти подивился який спец а? За хвылыну всю душу з хлопца винул.

– Товарищ, вы мене мешаете впечатляться, – ответил Сашко.

– А че думав сдеся. Це не шарашкина контора. Не дай Бог з таким ось капитаном зустрытися на кривой дорожкы, – и Апанас украдкой перекрестился.

После произведенного впечатления Алексей совсем утвердился в роли командира. И эта роль ему ужасно нравилась. Он теперь сам, без подсказок, выбрал место для засады. Определил каждому задачу. Стебунцов повел связанного диверсанта в Мухавец. Остальная группа «сховалась», как сказал Апанас, в засаду в кустах жимолости.

– Е..т, твою Богу душу мать, – перематерился шепотом Пшенка .

– Что случилось? – спросил Мамин.

– Дак, вин как же ш, – старшина достал из нагрудного кармана портсигар, обнаруженный у Раевского. – Как же ш я забув.

Старшина передал портсигар Мамину. Алексей повертел его в руках. Темно, толком не разберешь, что написано. Положил его в свой карман.

Сашко не унимался, и в полголоса продолжал донимать Пшенку.

– Эт, ж старый ты лис, Пшенкин. Никогда больше не бежи так шустро, а то, не дай Бог, догонишь свой инфаркт, – и закатился в беззвучном смехе.

– Балаболка, – выругался Пшенка.

– Ой, Апанас, мне таки больно на тебя смотреть. Як же ты схуд, пока бежал. И пыхтел, как пароход Максим Горький. Гале твоей придется тебя галушками откармливать.

– Ти про свою коханую Тонечку думати, балабол, – огрызнулся Апанас. – Повертаемся, взнову у медсанбат побижиш.

– А шо делать, Апанас? Это Тонечка оказалась такой неприступной цитаделью, шо куда там Наполеону. Но уж теперь-то я проведу и артподготовку и разведку боем, и … – закончить Сашко не успел. Впереди на поляне хрустнуло.

Время близилось к полуночи. Полнокровная луна ярко освещала прогалину между двумя лесными