— Что случилось? — спросила она нарочито спокойным голосом, усаживаясь в кресло рядом с ним.

— Ты лучше пристегнись. Когда мы будем разворачиваться над океаном, нас может тряхнуть. — Взгляд Рея остановился на ее лице, как будто желая угадать ее настроение, хотя на его собственном лице ничего нельзя было прочесть.

— Это океан! — воскликнула она, пристегиваясь ремнем. — Если это шутка, то предупреждаю тебя, она не удалась…

— Это побережье Флориды. А если бы я сказал тебе, что у нас возникли проблемы, ты бы мне устроила истерику?

Она замерла:

— А они возникли?

— Собственно говоря, — сказал он, посмотрев на светящиеся датчики и снова обернувшись к ней, — их нет.

— Так в чем же проблема?

— Проблема чисто физическая. Мне захотелось омаров.

Она помолчала несколько секунд и, выделяя каждое слово, медленно произнесла:

— Даю тебе две минуты, чтобы ты сказал, где мы находимся и куда направляемся, прежде чем я применю к тебе силу.

— Только силу? Я уж боялся, что ты убьешь меня.

— Идея хорошая, но я не склонна к самоубийству.

Он вознаградил ее за этот образец логики усталой улыбкой.

— Нассау, — ответил он.

— Нассау. Это — на Багамах?

— Если его оттуда никуда не перенесли.

— А ты направляешься туда, не спросив меня, даже не намекнув?

— А тебе хотелось бы поехать туда со мной?

Она проигнорировала этот вопрос.

— Весь этот разговор насчет шумов и проверки расписания — для отвода глаз, не так ли?

Его темные глаза были непроницаемы.

— А я-то думала, что ты хочешь показать мне те два рукава как можно скорее и что еще лучше, на своем самолете.

— Вид не то чтобы лучше, но совсем другой.

Она откинулась на спинку кресла, скрестила руки на груди и уставилась вперед.

— Отлично. Надеюсь, тебе понравится ужин с омарами. В одиночестве.

— Ты не любишь омаров? — Вопрос был испытующим.

Она обожала их, но не собиралась в этом признаться. Она просто молча посмотрела на него.

— Прежде чем ты скажешь что-то такое, о чем будешь потом сожалеть, я должен предупредить тебя, — сказал он, как бы уговаривая ее обратиться к здравому смыслу, — когда мы вернемся домой, будет очень поздно. Ты можешь проголодаться.

Она хотела что-то сказать, но передумала. Ей уже хотелось есть.

— Почему ты это сделал? — спросила она, стараясь говорить спокойно, хотя с каждой фразой волновалась все больше. — Наверное, существуют женщины, которые пришли бы в восторг оттого, что их крадут и увозят на вечер в какое-нибудь экзотическое место, но я к ним не отношусь. Я не знаю, как ты мог подумать такое обо мне. Я думала, что ясно дала понять — я терпеть не могу, когда меня заставляют делать что-то против моей воли, я ненавижу эти ковбойские штучки, как будто меня насильно нужно принуждать, будто бы я не знаю, чего хочу, и какая мне от этого польза.

— А ты знаешь? — спросил он тихим голосом, но уже с оттенком грубости. — Ты точно знаешь, чего ты хочешь и что для тебя лучше всего, а это, значит, тебе не нужно. Как хорошо быть так уверенной в себе. Ты только подумай — ты еще не попробовала омаров.

Она повернулась и пристально посмотрела на него, заметив особенный нажим в последних словах. В полумраке она почувствовала, как заливается краской при мысли о том, что он, должно быть, решил, что она не желает его. В ответ он так же пристально посмотрел на нее, глаза его сверкнули. Неожиданно затрещало радио, из него посыпались отрывистые вопросы и инструкции. Он отвернулся от нее, прикрыв глаза ресницами, чтобы не выдать своих чувств. Когда он отвечал на вопросы, его голос уже звучал спокойно и уверенно.

Они не разговаривали до тех пор, пока не приземлились в аэропорту острова Провидения.

Паспортный контроль оказался простой формальностью, улаженной при помощи документов. Машина, которую Рей арендовал по радио, уже ждала их. И часа не прошло, как они проехали по дороге, идущей вдоль берега мимо вздыхающего, освещенного лунным светом прибоя, мимо шелестящих казуарий, и сидели в ресторане на открытой площадке, и перед ними дымились на тарелках нежные омары.

Воздух был мягкий и теплый, он пах солью, цветами, а аромат жареных ракушек приобретал особую остроту от запаха сохнущих рыбацких сетей. Береговой бриз колебал пламя лимонно-желтой толстой свечи в круглом фонаре в центре стола, шумел в пальмовой крыше над их головами, раскачивая гирлянды цветных лампочек, украшавших кусты в горшках, расставленных по периметру ресторана. Далеко на горизонте под луной шевелилось море, как чешуйчатая спина какого-то чудовища, а совсем рядом с ними, в странной гармонии с ритмом музыки, доносящейся из музыкального автомата на пляже, качались на волнах яхты со спущенными парусами, шхуны, дожидающиеся пассажиров, и рыбацкие лодки.

Рей предложил Джулии повести ее в «Грейклифс», старую гостиницу в колониальном стиле, где был единственный пятизвездочный ресторан на Багамах. Она отказалась. Если ей предстояло ужинать на острове, то она хотела почувствовать остров, вдыхать запах моря, ощущать на своем лице морские брызги.

Омар был удивительно вкусный, в меру сдобренный пряностями; лимонного цвета масло — свежее и горячее; хлеб — пышный, с хрустящей корочкой, посыпанной кунжутными семечками для придания вкуса ореха. «Шабли» — самое лучшее вино, которое нашлось в ресторане, — отдавало ароматом груш и персиков и было немного терпким, что прекрасно сочеталось с едой.

Довольно трудно сердиться на кого-то во время поглощения целого омара. Натянутость и резкие жесты были бы так же неудобны, как изысканный гарнир из съедобных цветов и декоративной травы. Это была тяжелая работа, надо было орудовать специальными щипцами и острыми палочками, успевать быстро утирать салфеткой капающее масло. Было невозможно удержаться от взаимных возгласов триумфа, от совместных жалоб на трудности.

Полный желудок также располагает к великодушию, сделала для себя вывод Джулия. Она все еще обижалась на то, как ее обманули, но стала куда менее воинственной. Во всяком случае, невозможно было гневаться на человека, обладающего такой способностью наслаждаться моментом. Рей Табэри и не пытался скрывать, как ему нравится еда, компания и место. Казалось, он совсем забыл и о ее настроении, и о том, каких усилий стоило добраться до острова и до ресторана. Он был предельно внимателен к ней — подливал вино, помогал разделать непослушную клешню омара, протирал кусочком лимона ее пальцы, чтобы они не пахли рыбой, — делал все, что требовалось в данный момент. Он следил за тем, чтобы не переступить грань между правилами хорошего тона и фамильярностью, старался сохранять воображаемую дистанцию, разделяющую их, но все его внимание было сосредоточено на Джулии.