— Нет. Вы обладаете опытом фермера. Норрис вспыхнул, и профессор добавил:

— Вы считаете, я только что оскорбил вас.

— Не смею знать ваших намерений.

— Я не собирался вас оскорблять. Я знавал умников среди фермерских мальчишек. И достаточно идиотов среди джентльменов. Своим замечанием насчет фермера я хотел сказать, что у вас есть практический опыт. Вы наблюдали за процессом созревания плода и его рождения.

— Но, по вполне очевидному замечанию доктора Крауча, корову нельзя сравнивать с человеком.

— Конечно же, нет. Коровы куда дружелюбнее. Ваш отец наверняка согласился бы со мной, иначе почему он все время прячется на ферме?

Норрис был потрясен.

— Вы знакомы с моим отцом? — спросил он после короткой паузы.

— Нет, но кое-что о нем знаю. Он наверняка гордится тем, что вы избрали такой сложный курс обучения.

— Нет, сэр. Ему не нравится мой выбор.

— Неужели такое возможно?

— Отец собирался вырастить фермера. И считал, что книги — пустая трата времени. Я бы наверняка никогда не попал сюда, в медицинский колледж, если бы не щедрость доктора Хэллоуэлла.

— Доктора Хэллоуэлла из Белмонта? Того джентльмена, что написал вам рекомендательное письмо?

— Да, сэр. Я и вправду не знаю человека добрее. Он и его супруга всегда с радостью принимали меня в своем доме. Он сам обучал меня физике и давал книги из личной библиотеки. Похоже, каждый месяц в ней появляются новые тома, и он разрешал мне брать любые. Романы. Книги по греческой и римской истории. Произведения

Драйдена, Поупа и Спенсера[3]. У него невероятное собрание.

Гренвилл улыбнулся:

— И вам оно очень пригодилось.

— Книги были моим спасением, — признался Норрис, внезапно смутившись оттого, что использовал такое сильное слово.

Но слово было точным — книги спасали его от безрадостных вечеров, проведенных на ферме, когда они с отцом почти не разговаривали. Если им и приходилось перемолвиться словечком, то лишь о сене, которое еще не просохло, или о том, что корове пришла пора телиться. Они никогда не обсуждали то, что мучило обоих.

И никогда не станут это обсуждать.

— Жаль, что отец не ободряет вас, — проговорил Гренвилл. — Но даже без особых преимуществ вы уже многого добились.

— Я нашел себе… занятие… здесь, в городе. — Пусть даже работа с Джеком Берком вызывала у Норриса отвращение. — Мне хватает на оплату учения.

— Ваш отец не оказывает содействия?

— Ему почти нечего посылать мне.

— Надеюсь, с Софией он был щедрее. Она заслуживает большего.

Норрис был поражен, услышав это имя.

— Вы знаете мою мать?

— При жизни моей супруги Абигейл София была ее лучшей подругой. Но это было много лет назад, еще до вашего рождения. — Гренвилл немного помолчал. — Когда София вдруг вышла замуж, мы оба были удивлены.

Но самым удивительным, подумал Норрис, наверняка был тот факт, что в мужья она выбрала малообразованного фермера. Хоть Айзек Маршалл и был красивым мужчиной, его никогда не интересовали музыка и книги, которые так высоко ценила София, его не интересовало ничего, кроме зерна и домашнего скота.

Немного поколебавшись, Норрис спросил:

— А вы знаете, что моя мать больше не живет в Белмонте?

— Я слышал, что она в Париже. Она до сих пор там?

— Насколько мне известно.

— Однако наверняка вы не знаете?

— Она так и не написала. Думаю, ей было непросто жить на ферме. И она… — Норрис осекся, воспоминание о том, как уезжала матушка, внезапно сжало ему грудь, словно чья-то рука.

Днем ее отъезда была суббота, и Норрис почти не помнил его, потому что был очень нездоров. Он был слаб и по прошествии нескольких недель, когда, еще нетвердо держась на ногах, Норрис вошел на кухню и увидел своего отца, Айзека, тот стоял у окна, глядя в летний туман. Отец обернулся к Норрису, его лицо носило такое сдержанное выражение, словно они были чужими друг другу. «Я только что прочитал письмо от твоей матери. Она не вернется», — вот и все, что сказал Айзек, затем он вышел из дома и отправился в хлев доить коров. Зачем нужен муж, который страстно увлечен тяжелой работой и испытывает восторг при виде хорошо вспаханного поля?

Мать сбежала именно от Айзека, именно он стал причиной ее отъезда.

Время шло, писем больше не было, и Норрису пришлось признать ту страшную правду, с которой одиннадцатилетний ребенок сталкиваться не должен: его матушка сбежала и от него тоже, оставив Норриса на попечение отца, который любил коров больше, чем собственную плоть и кровь.

Норрис втянул воздух в легкие и, выдыхая, представил себе, что вместе с воздухом уходит и его боль. Но боль не утихала — он по-прежнему жаждал хотя бы одним глазком взглянуть на женщину, которая подарила ему жизнь.

А потом разбила ему сердце. Норрису вдруг до того захотелось покончить с разговором, что он сказал довольно резко:

— Я должен вернуться в анатомическую залу, сэр. Это все, о чем вы хотели поговорить со мной?

— Есть еще кое-что. Насчет моего племянника.

— Чарлза?

— Он очень хорошо отзывается о вас. Даже восхищается вами. Когда его отец умер от лихорадки, он был еще очень юн, и, боюсь, Чарлз унаследовал нежный нрав родителя. Когда он был еще маленьким, моя сестра все время нянчилась с ним, потому он такой восприимчивый. Поэтому же анатомические занятия столь болезненно влияют на него.

Норрис вспомнил картину, которую только что видел в анатомической зале: бледный, трясущийся Чарлз берет в руки нож и в слепой досаде начинает кромсать труп.

— Учение кажется ему сложным, а от своего друга, господина Кингстона, он не получает должного ободрения.

Одни лишь насмешки, — сказал профессор.

— Венделл Холмс — хороший и надежный друг.

— Да, но, пожалуй, вы самый умелый анатом в группе. Так говорит доктор Сьюэлл. А потому я буду очень признателен, если вы, увидев, что Чарлз нуждается в особом наставлении…

— Я с радостью присмотрю за ним, сэр.

— И вы не расскажете Чарлзу о нашем разговоре?

— Можете на меня положиться.

Они оба поднялись со своих мест. Гренвилл некоторое время разглядывал юношу, словно пытаясь оценить его.

— Что ж, буду полагаться и впредь, — произнес профессор.

Даже незаинтересованный наблюдатель с первого взгляда понял бы, что четверо юношей, которые в тот вечер зашли в «Ураган», занимали неодинаковое положение в обществе. Если можно судить о человеке по качеству сюртука, то Норрис очень сильно выделялся на фоне трех своих коллег и уж тем более на фоне знаменитого доктора Честера Крауча, пригласившего четырех учеников выпить с ним по стаканчику на ночь. Через многолюдную таверну Крауч направился прямиком к столу, стоявшему возле камина. Там он сбросил свое тяжелое пальто с меховым воротником и передал девушке, которая стремглав примчалась к группке джентльменов, стоило им лишь переступить порог. Служанка таверны была не единственной особой женского пола, заметившей их появление. Три молодые дамы — возможно, приказчицы или деревенские искательницы приключений — принялись разглядывать молодых людей, одна из них покрылась румянцем, поймав на себе взгляд Эдварда, а тот только пожал плечами — он уже давно привык к женскому вниманию.