Весна постепенно вступала в свои права: зазеленели живые изгороди, покрылись цветами дикие яблони, на цветочных рабатках из земли появились сочные зеленые побеги. Только в сердце Татьяны стояла зима — бесконечная, холодная русская зима. Она работала до изнеможения, так что вечерами, добравшись до своей убогой постели, валилась с ног от усталости.

В первую неделю апреля случилось нечто странное: на базаре к кухарке подошел какой-то незнакомец и принялся расспрашивать ее о местонахождении мисс Гримальди. Как впоследствии рассказывала кухарка, она в тот момент чуть не забыла, что им всем было приказано держать это в тайне, но быстро взяла себя в руки и ответила ему, как учили, что, мол, мисс Гримальди находится в Италии у родственницы. «У какой родственницы?» — спросил незнакомец. Кухарка сказала, что ей больше ничего не известно. Что-то в этом человеке показалось ей подозрительным, объяснила она слугам, собравшимся за кухонным столом к ужину.

В тот вечер Татьяна, раздеваясь, услышала за дверью тяжелые шаги. Выглянув из двери, она увидела садовника, сидевшего на стуле; рядом стоял прислоненный к стене мушкет.

— Тимкинс! Что вы здесь делаете?

— Хозяин приказал нам присматривать за вами, — бесстрастным голосом объяснил старый моряк. — Вот я и присматриваю.

— Прошу вас, ложитесь спать! — Татьяна была крайне сконфужена. — Нет никакой необходимости принимать такие чрезмерные меры предосторожности.

— Мне лучше знать, — заявил Тимкинс. Затем он рассказал Татьяне о том, что узнал от кухарки.

— Это, несомненно, был какой-нибудь друг — Фредди Уитлз или кто-нибудь еще, кто приехал в эти места по делам.

Однако ее слова не убедили Тимкинса. Постепенно она привыкла к его присутствию, но такая безграничная преданность Лукасу не переставала поражать ее.

— Надеюсь, Тимкинс, — сказала однажды Татьяна, когда слуга заступил на свое ночное дежурство, — что, когда хозяин женится, вы будете так же хорошо служить его супруге, как служите мне.

Старый моряк выбил трубку и пристально взглянул на нее здоровым глазом.

— Думаю, это будет зависеть от того, какую женщину он выберет.

Однажды ночью Татьяна никак не могла заснуть, несмотря на помощь сочинений Гиббона в качестве снотворного. Ее тревожили мысли о будущем. Если Лукас женится, то едва ли можно ожидать, что его супруге понравится ее присутствие в поместье, а Далси не станет вывозить ее в свет ни в Лондоне, ни в Брайтоне. Куда ей податься, если новая леди Стратмир вышвырнет ее вон? При мысли о Фредди Уитлзе девушка поежилась. Но теперь даже для Фредди она недостаточно хороша. Она никто — такая, какой была три года назад.

Услышав топот копыт по покрытой щебнем дорожке внизу, Татьяна села в постели. Может, это Костнер возвращается домой? Но нет — у него был свободным вчерашний вечер. Кто бы это мог быть?

Она подошла к маленькому оконцу, но оттуда не было видно главного входа.

Сама не зная почему, Татьяна накинула пеньюар. Бслле-рофон, насторожившись, застыл между окном и дверью. Посмотрев на него, она постучала в дверь и тихо спросила:

— Тимкинс? Вы не спите?

Никто не ответил, и его похрапывания, к которому она успела привыкнуть, тоже не было слышно. Она отодвинула задвижку, чуть приоткрыла дверь и испуганно отскочила в сторону, потому что дог неожиданно вырвался наружу. Стул и трубка Тимкинса остались на месте, но его самого нигде не было видно. Пес прыжками мчался по коридору к лестнице.

Татьяна побежала за ним следом и начала спускаться по лестнице.

— Беллерофон! — негромко позвала она, В доме было темно и тихо, даже с кухни не доносилось ни звука. Куда, черт возьми, подевался Тимкинс? Она спустилась еще на несколько ступенек и остановилась как вкопанная, услышав пронзительный женский крик.

Кричали в западном крыле, где находились ее бывшие комнаты. Теперь там спала только Каррутерс. И куда умчался Беллерофон? Если в дом проник кто-то посторонний, то почему дог не лает?

Татьяна обогнула угол, спустилась на лестничную площадку и испуганно охнула, наткнувшись босой ногой на тело человека. Она заставила себя нагнуться и ощупать лежащего: грубый сюртук, вьющиеся волосы, крючковатый нос… Человек пошевелился.

— Тимкинс! — прошептала она и услышала его стон.

— Кто-то… я слышал, как он вошел…

Снова раздался женский вопль.

— Каррутерс! — воскликнула Татьяна.

— Никуда не ходите, мисс. Возвращайтесь в постель — так он вас не найдет.

— Я не могу бросить Каррутерс!

— Он пришел за вами, миледи.

Татьяна тоже была уверена в этом.

— Он вас ударил?

— Нет, во всем виновата эта проклятая собака, это она столкнула меня с лестницы — мчалась, словно в доме пожар, и сбила меня с ног.

— А где же ваши матросы?

— Мне показалось, что будут поздние заморозки, и я послал их укрыть розовые кусты.

Татьяна почувствовала, как Тимкинс вложил ей в руки свой мушкет.

— Вы умеете стрелять, миледи?

— Если потребуется, сумею, — ответила она, взяв мушкет под мышку. — Вы идете?

— Если не ошибаюсь, у меня сильно вывихнута нога.

Со стороны западного крыла послышался громкий плач, и Татьяна, поднявшись, направилась в коридор.

— Возвращайтесь в постель! — крикнул Тимкинс.

Не обращая внимания на его слова, девушка пошла по темному коридору к комнате Каррутерс.

Плач прекратился, и Татьяна, потрогав дверь рукой, убедилась, что она закрыта; однако из-под двери, ведущей в ее бывшие апартаменты, пробивался свет. Татьяна на цыпочках подкралась к двери. Мушкет лежал на ее плече. Она солгала Тимкинсу: как им пользоваться, она не имела ни малейшего понятия, однако оружие придавало ей храбрости.

Потоптавшись возле двери и приложив к ней ухо, Татьяна услышала медленное тяжелое дыхание. Беллерофон? Но нет, он, должно быть, мертв, иначе лаял бы как сумасшедший.

Нащупав дверную ручку, девушка бесшумно открыла дверь. Ослепленная светом, она поморгала глазами, потом увидела свой шкаф, письменный стол, кровать… и что-то громоздкое, темное, что лежало поперек кровати. Это не могла быть Каррутерс. То, что лежало на кровати, было слишком велико, имело слишком много конечностей и — силы небесные — две головы!

— Что это? — в ужасе прошептала она и чуть не лишилась сознания, когда одна голова поднялась с белого покрывала и повернулась к ней, раскрыв пасть, из которой свешивался язык. Услышав знакомое поскуливание, Татьяна воскликнула:

— Беллерофон!

Дог снова заскулил и обнюхал распростертое под ним тело человека. Приблизившись, Татьяна увидела густые волнистые черные волосы, широкие плечи, высокие сапоги, покрытые грязью. И еще она увидела, как по белому покрывалу медленно расплывается красное пятно.