и моя дочь возненавидела меня за то, что я, полжизни проведший в химических лабораториях, сделавший несколько научных открытий мирового уровня, не в состоянии купить ей модные джинсы!.. Но я дождался своего часа, Кирилл! Господь услышал мои молитвы! Меня заметили, меня оценили, и за мой ум, а не за унижение у пивных ящиков, стали платить хорошие деньги, и я начал выползать из нищеты. Вы понимаете меня?

– Понимаю.

– Да что вы понимаете! – с возмущением сказал он. – Авантюрист! Вы скачете с места на место, ищете место для подвига, как юный пионер тридцатых годов! Вам плевать на человеческие судьбы, вы готовы крушить мнимое зло, подминая под себя десятки, сотни жизней ни в чем не повинных людей… С какой радостью вы нашли последнее звено в этой цепи! У вас даже голос дрожал от возбуждения. И вы снова готовы идти напролом, таранить ворота, вызывать спецназовцев, омон, и громить, громить. А вы не подумали обо мне? О десятках ученых, которым эта работа дает кусок хлеба? Вы не подумали о том, что это наш последний шанс устоять в жестокой жизни и не дать погибнуть семьям?.. У вас самого, кстати, семья есть?

– Нет.

– Вот видите. Потому вы не способны меня понять, а можете лишь талдычить заученные фразы о морали и совести. Плевать мне на вашу мораль, ясно?

– Ясно. В таком случае мне плевать на ваш последний шанс… Дерьмо вы, Гурьев, а не ученый. Вы не первый, до вас уже много было подонков с учеными степенями, деятельность которых изрядно подсократила население земли. Все это человечеству знакомо. Нет смысла долго разговаривать – вас надо просто давить вместе с вашими гениальными мозгами, как тараканов.

Гурьев усмехнулся. Ствол пистолета задрожал.

– Что ж, вот и объяснились, – произнес он. – Теперь мне легче будет вас убить или сдать охранке. И никакого пятна на совести.

– Давайте, давайте, урод. Выслуживайтесь! Да повнимательнее будьте на приемке – не дай Бог к потребителям пойдет героин низкого качества!

Лицо Гурьева исказила гримаса. Наверное, он хотел иронически улыбнуться в ответ на мои слова, но не получилось. Злость, охватившая меня, мешала сохранять спокойствие и трезво оценивать ситуацию. Я едва сдерживал себя, чтобы не броситься на химика, не вцепиться обеими руками ему в горло – пусть даже с пулей в груди!

– Ладно. Ладно, – зашептал Гурьев, вставая с гроба. Он взялся за пистолет обеими руками. – Сейчас мы увидим, кто из нас урод… А ну, идите к воротам! Живо!

Шесть на восемь – сорок восемь, принялся я считать в уме. Таблица умножения обычно помогала мне сбросить напряжение и сосредоточиться на чем-то одном. Шесть на шесть – тридцать шесть. Семь на семь – тридцать семь. Семь на восемь – тридцать восемь… Тьфу! Сплошной кавардак в голове!

Я медленно шел к воротам. Он профан, разиня и мямлик, думал я. Химики, физики, ботаники – все они одного поля ягоды. Я просто обязан легко и бесшумно вырубить его. Будет очень стыдно, если я не сумею сделать этого и получу пулю.

Справа от меня темнела груда фанерных ящиков. От них на бетонный пол падала плотная тень.

– Я хочу закурить, – сказал я, останавливаясь.

– Обойдетесь.

– Не будьте извергом. Я и без того весь в вашей власти.

– По-моему, я вам и так позволил слишком много.

– Гурьев, вы же ученый, а не конвоир и не палач! Не позорьтесь, хватит падать! Иначе этот процесс примет необратимый характер.

– Черт с вами, курите! Даю две минуты.

Я не спеша достал из кармана спички, тряхнул коробком, открыл его – осталось всего две. Усмехнулся про себя. Стою на краю обрыва, причем не первый раз. А не оказалось бы спичек, что придумал бы взамен?

На мгновение поднял глаза. Гурьев стоял в метре от меня, пристально наблюдая за моими руками. Так-то лучше. Я плотнее закрыл глаза, чтобы огонь не ослепил меня так, как должен был ослепить Гурьева, и чиркнул спичкой о коробок.

Три секунды, и хватит. В темноте эффект получается поразительный – проверено на практике. Я кинул спичку под ноги, беззвучно присел и, распластавшись, как паук, нырнул в тень ящиков.

Гурьев выстрелил прямо перед собой. Пуля рикошетом отскочила от бетона, выбив искру, и звякнула где-то под железной кровлей. Химик смешно крутил головой, пытаясь найти меня.

– Кирилл, вы пожалеете об этом! – испуганно забормотал он, энергично размахивая пистолетом в вытянутой руке, словно поливал из шланга воду вокруг себя. – Имейте в виду, я буду стрелять без предупреждения!

Он замолчал, замер, как восковая фигура, превратившись в слух. Я наблюдал за ним через щель между ящиков. Олух, подумал я. Клюешь на дешевую приманку. А еще за оружие хватаешься, пугать пробуешь.

Взял кусок дощечки, который попался под руку, и с короткого замаха кинул его поближе к входным воротам. Она описала дугу над головой химика и брякнулась на пол. Химик вздрогнул, выдал какое-то нервное междометие, повернулся на звук и выстрелил. Одновременно с выстрелом я достал его ногой, ударив с прыжка в спину. Химик мешком повалился на пол. В течение последующих пяти секунд я заломил его руки за спину и аккуратно изъял из потной ладони "магнум".

– Вот видите, как это делается, – сказал я, садясь на химика верхом. – А вы: "Пожалеете!", "Стреляю без предупреждения!" Не сильно ушиблись?

Гурьев был настолько подавлен таким неожиданным поворотом, что не смог ничего ответить. Я пошарил вокруг в поисках какой-нибудь веревки, но нашел только кусок стальной проволоки. Это было жестоко, проволока глубоко впилась в запястья химика, но я не испытывал жалости к нему, к тому же у меня не было ничего более подходящего, даже ремня, который я использовал на Рэда.

Связав руки химику, я минуту вслушивался в тишину. Глушитель на "магнуме", кажется, спас меня – из-за ворот не доносилось никаких тревожных звуков.

– Ну-ка, дружище, вставайте! – сказал я, похлопав химика по спине.

– Лучше сразу пристрелите меня, – невнятно пробурчал он.

– Что вы! Я не палач, связанных и безоружных людей не убиваю. Мало того – я постараюсь вывезти вас на свободу.

– Зачем вам это надо?

– Понимаете, меня с детства терзает обостренное чувство справедливости, и мне очень хочется, чтобы вас судили, и чтобы вы рассказали на суде, как контролировали качество героина.

Гурьев усмехнулся.

– Я же вам объяснял: ни мне, ни вам не поверят.

– А мы с вами очень постараемся, чтобы нам поверили. Так ведь, Анатолий Александрович?

– Даже если сюда нагрянет батальон омоновцев, то в считанные минуты конвейерная линия переделывается в