морозы, Ханс Баррёй разгибается и заводит решающий разговор сам с собой: вот эта новая земля перед ним, на которую он смотрит с усталым удовлетворением, она несказанно красива, тут спору нет, но принадлежит ли она ему по-настоящему, как все остальные луга? Мысль эта почти жутковатая – значит, на самом деле работать на земле Ханс не любит, он – человек моря, скорее рыбак, нежели земледелец, скорее охотник, чем привязанный к земле раб. Клочок земли, казавшийся ему избыточной роскошью, того и гляди превратится в неизбывный гнойник.

Противостояние моря и земли всегда в нем жило в форме тревоги и томления: когда он в море, его тянет домой, а копаясь в земле, он думает о рыбе и морских глубинах. Но в этих метаниях существовало равновесие, вполне терпимая зависимость, и теперь она, похоже, меняется?

В путанице мыслей Ханс теряет способность докопаться до сути, идет к Ларсу и говорит, чтобы тот бросал ко всем чертям этот проклятый хворост – в этом году работа закончена. Они собирают инструменты и плывут домой, в молчании, какое обычно повисает, когда Ларс не решается спросить, что происходит, а Ханс притворяется, будто не понимает, над чем мальчишка ломает себе голову, только сейчас Ханс и сам не знает и молчит не нарочно. С двоими наемными рабочими расплачиваются, и они тем же вечером отправляются на «молочной» шхуне домой. В компании с бидоном молока.

Тут еще вот какое дело.

В обмен на молоко на Баррёй привозят сыр.

А также масло, сметану и сливки – все то, что прежде они изготавливали сами. Да они и сейчас все это делают, из того молока, что оставляют себе. Но разве ж это прогресс? Им нужны деньги на содержание дома, и лодок, и на все, чего требует от них море, а не того же самого сыра, сваренного в другом месте чужими руками.

Никогда прежде Ханс не чувствовал так остро собственного ничтожества.

Однако на дворе уже декабрь, время года, когда с решениями можно повременить. До самого Рождества Ханс выходит вместе с Ларсом в море с внешней стороны острова и обмозговывает какую-то идею. Проведя зиму на Лофотенах, он возвращается домой и закупает древесину, четыре бочки масла и сотню погонных метров толстых досок, чтобы сколотить на южном берегу Баррёя плот и переправить скот через залив на Йесёю, на многих других островах именно так и поступают.

На Йесёе будут не сенокосные луга, пастбища. Для молодняка. А взрослых коров оставят дома. Так молока у них будет больше. И они смогут завести больше молодняка.

Отправляясь впервые в школу на Хавстейне в сопровождении Марии и Барбру, Ларс сидит не на веслах, а на «молочной» шхуне, на одном из двух загруженных на Баррёе бидонов с молоком. Ларс по-прежнему невысокий, поэтому никому нет никакого дела до того, что он идет в школу на год позже. Он к тому же и башковитый, читать умеет. А дома, на Баррёе, Ханс снова изводит себя тем, что впустую потратил целый год.

И тем не менее год этот был важный. Намного важнее, чем два предыдущих, тоже впустую потраченных. Хотя значения его он для себя еще не прояснил. Ханс тоскует по отцу.

Глава 38

Сигнальную веху ставят той же осенью. Но в отсутствие Ханса Баррёя, он снова уезжает на строительство железной дороги, зарабатывать деньги. Ингрид дома тоже нет. Ей предстоит конфирмация, и она вместе с пятнадцатью другими подростками с островов проходит обучение. В это время она живет у Карен Луисе Малмберге и, когда не читает катехизис, присматривает за двумя ее сыновьями и учится работать по дому, все это в компании Нелли, Юсефине и еще одной девочки – лучше и не придумаешь, да? Карен Луисе снова ребенка ждет, у пастора это уже восьмой, и никто из них не умер.

Поэтому, когда прибывает рабочая бригада маячного управления, на Баррёе только Мария и Барбру. В бригаде одиннадцать мужчин, у них тоже есть лодка и плот, а одеждой они одновременно смахивают на строителей-железнодорожников и бригадиров, все из себя важные, в кепках, жилетах, высоких резиновых сапогах и шерстяных куртках, придающих им сходство с инженерами. У них хорошие манеры, и, покупая мясо, рыбу или лепешки, рабочие ведут себя вежливо и оставляют деньги. Ночуют они в обитой железом лодке, которая называется «Глюнтен II», пришвартованной к новой пристани. В хорошую погоду ее ставят на якорь прямо напротив стройплощадки.

Но уже в первый же день они допускают оплошность, которую Мария не спешит исправить или которой не придает значения. Строительство начинают не на Скарвхолмене, как было решено, а прямо на южной оконечности Баррёя. И никакая это не сигнальная веха, а сооружение из железа, четыре т-образных балки вбивают в гору и цементируют, сверху устанавливают фонарь высотой в человеческий рост, белый маяк с красной шляпой, который издалека напоминает одновременно насекомое и летающего клоуна. Гореть в нем будет парафин – он поступает через шланг из бака, вделанного в скалу внизу, и гореть он должен с первого октября по первое марта, потом его необходимо погасить, однако само красно-белое сооружение все равно можно будет отовсюду разглядеть.

Скоро ноябрь.

Свет на южной оконечности Баррёя пульсирует больше месяца, когда строитель железной дороги возвращается домой и взвивается до потолка: на его собственном острове вымахала вечно мигающая елка!

Только он не находит понимания ни у Марии, ни у Барбру. Они показывают ему сто двадцать две кроны – плату за аренду участка – и говорят, что присмотр за сигнальным огнем теперь приносит им маленький, но постоянный доход. Отныне они не только молочную продукцию производят, но и заняли свое место на карте, они – смотрители маяка на службе у государства.

Этого Ханс Баррёй вынести не в силах.

Ни на чьей службе он быть не желает.

На следующий день он садится на «молочную» шхуну, один, без Марии. И уже когда Баррёй скрывается в море у него за спиной, Ханс осознает, что он не сидит на веслах и не идет под парусом, а торжественно, в нарядной одежде путешествует по новому маршруту, словно жалоба, которую он собирается подать, несостоятельна, жаловаться будет непросто, да и в какую инстанцию?

Ханс стоит в рубке, рядом со своим старым школьным приятелем Паулусом, который уже несколько десятилетий занимается этим мирным трудом и исправно получает зарплату лишь за то, что курсирует по свободному фарватеру между факторией и островами, а когда захочет, сидит на берегу.

На Хавстейне Ханс помогает принять на борт молоко, целый двадцать один бидон с пяти