прибор позолоченной бронзы с имперскими орлами никуда не делся. – Дел у нас очень много, поэтому без лишних речей перейдём к непосредственным обязанностям.

На венских стульях вдоль стен сидели люди во френчах, в гражданских пиджаках, в военных кителях, с которых уже спороты были офицерские погоны, все – при оружии. У высоких окон застыла пара всё тех же молодцов во всё тех же кожанках: косая сажень в плечах, что называется, «кровь с молоком».

Среди собравшихся Ирина Ивановна Шульц была единственной женщиной.

– Товарищи, низложенный император пытается зацепиться за Псков. Рассылает оттуда телеграммы в попытках «вызвать верные войска», – Благоев усмехнулся. – Разумеется, у него ничего не получится. Не сегодня-завтра он это поймёт и бросится бежать дальше, на юг. Как вы знаете, там наши идеи не пользуются столь массовой поддержкой, как здесь, в столицах и центральном промышленном районе, где пролетариат относительно многочислен и сознателен. Наша главная задача – не допустить кровопролитной и разрушительной войны. Наши соседи, буржуазные державы, пока мировая революция не победила везде и всюду, не замедлят воспользоваться этим шансом и – не сомневаюсь! – начнут интервенцию. Японцы давно точат зубы на наш Дальний Восток, Англия – на Среднюю Азию, Закавказье, да и от Северного Кавказа они не откажутся. Французам с румынами наверняка приглянется Одесса, туркам – Крым… Поэтому нельзя, чтобы Александр ускользнул.

– Так а в чём трудность, товарищ Благоев? – достаточно развязно осведомился молодой человек с чёрточкой тщательно подбритых усиков под длинным носом. – Царь с приспешниками драпает по железной дороге, из Пскова всего три пути, в Польшу, на Бологое…

– Не совсем так, – холодно сказала Ирина Ивановна, разглядывая собственные ногти. – Рига, Пернов, Ревель, Виндава, Либава – там бывший царь может отыскать пароход и уплыть, хоть бы и в ту же Англию или в Данию – на родину его жены. Может отправиться в Вержболово – где пограничный переход в Восточную Пруссию, а по варшавской ветке – вообще открыто всё юго-западное и южное направления.

– В Польше восстание! Там тоже революция!..

– В Польше не революция, а национальное восстание, товарищ Апфельберг. Они уже объявили о независимости.

– Не будем спорить, – прервал их Благоев. – Географически вы, товарищ Шульц, совершенно правы и правы также, что польский пролетариат заражён, увы, националистическими пережитками. Но всё это не есть наш приоритет на сегодня. Текущий момент требует, во-первых, не допустить формирования контрреволюционной армии, что может сгруппироваться вокруг бывшего царя; и, во-вторых, решительными превентивными ударами разгромить гидру контрреволюции, что неизбежно поднимет голову здесь, в столице, в Москве, на Урале и в иных местах.

– А как же Дон и Кубань? – подал голос молодой человек в военной шинели, но без выправки – скорее всего, вольноопределяющийся, но тоже со споротыми погонами. – Это ж гнездо осиное! Казаки, цепные псы режима, душители свободы, сколько от их нагаек получали!

– Спокойнее, товарищ Глеб Сергеевич, нам, революционерам, нельзя одурманивать самих себя эмоциями. Итак, в составе нашей чрезвычайной комиссии образуются отделы – экономический, это ваша епархия, товарищ Моисей Соломонович…

– Да уж… епархия… – засмеялся названный Моисеем Соломоновичем, интеллигентного вида мужчина с тонким лицом и в круглых очках. – Это потому, что я окончил юридический факультет? Но я же не торговец, не делец…

– Разберётесь, товарищ Урицкий. Именно потому, что вы окончили юридический факультет. Задача ваша – не допустить саботажа, прежде всего продовольствием, спекуляций, в том числе и ценными предметами искусства, предотвратить их возможный вывоз за пределы России. Это достояние всего народа, оплачено тяжким трудом рабочих и крестьян… Отдел оперативный – вы, Сергей Иванович.

Немолодой и грузный человек с некоторым трудом поднялся, коротко кивнул, сел обратно с явным облегчением.

– Вам работа будет привычная – контроль уголовного сыска, недопущение разгула бандитизма, уничтожение организованных преступных групп… то есть шаек, занимающихся разбоем. Революция не имеет ничего общего со вседозволенностью, гнев трудового народа мы можем понять, простить и оправдать, но и вакханалии бессудных убийств с расправами мы не допустим. Вам понятно, товарищ Войковский?

– Чего ж тут не понять, товарищ Благоев, чай, в уголовном сыске всю жизнь. У самого Путилина начинал.

– Это нам известно, – кивнул Благоев. – Потому и назначаем вас, Сергей Иванович… Отдел же военно-политический я оставляю за собой. Заместителями моими будут: по оперработе – товарищ Жадов и по делопроизводству – товарищ Шульц.

Комиссар с Ириной Ивановной переглянулись.

– Ещё будут отделы печати, хозяйственный и особый. Ну, особый он на то и особый, чтобы о нём тут особо не распространяться. Отряд ваш, товарищ Жадов, переформировывается в батальон особого назначения при чрезвычайной комиссии. Подбирайте себе людей, желательно – кого знаете лично. Если нет – то по рекомендациям не менее чем двух членов партии. Вы, товарищ Шульц, беритесь за организацию делопроизводства. Социализм, как вы мне правильно сказали, это учёт и контроль. Кстати, товарищ Ленин так и не смог вспомнить, на каком митинге он употребил это выражение, но согласился, что оно полностью отражает суть нашего нового строя. Что ж, довольно слов, каждому вручаю более подробные документы о непосредственных задачах и методах работы. Изучите их как следует. Да, и постановка на довольствие тоже. Специальные карточки и денежный оклад, полагаю, никто разочарован не будет.

– Не ради денежных окладов мы в революцию шли, – заметил Моисей Соломонович, протирая очки.

– Совершенно верно, товарищ Урицкий, но голодный боец – плохой боец. Тянуть из последних сил, ради идеи можно какое-то время, но не слишком долгое. Да! Товарищ Ирина! Озаботьтесь, пожалуйста, привлечь к работе гражданина Виктора Карловича Буллу[12].

– Это не сын ли знаменитого фотографа?..

– Именно, Ирина Ивановна, он самый. Положительно необходимо, чтобы он трудился бы на нас. Печать, как выражается товарищ Ульянов, есть острейшее оружие партии, а хорошая фотография делает это оружие вдвойне более действенным. Пообещайте ему сохранение их знаменитой «Фотомастерской Карла Буллы».

– Так это ж буржуй! – не выдержал товарищ Апфельберг.

– Ну какой же он буржуй, – улыбнулся Благоев. – Сам снимает. А наёмным работникам нужно, чтобы платилось справедливое жалованье и соблюдались все их права. Впоследствии, с продвижением к социализму, а потом и к коммунизму, всё это отомрет само. Всё ясно?

– Ясно… – буркнул недовольный Апфельберг. – А я б этих богатеев всё равно…

– Богатеи, – ровным голосом сказал Благоев, – и так будут работать. Снег убирать, не сегодня-завтра повалит по-настоящему. Дрова пилить, грузить-разгружать вагоны с углём, опять же. А женщин мы направим санитарками в больницы для бедных. Пусть там чистят-убирают. Но гражданин Булла – талантливый фотограф, я бы даже сказал – фотохудожник, а талантливых людей советская власть ценит и бережет. Кадры решают