Она качает головой.

— Он застрял, но я его уже почти достала. Еще минутка, и я его спущу, — шепотом отвечает она и снова пропадает. Мне не терпится узнать, что там наверху происходит. Я смотрю на основание колонны и обхватываю ее. И в тот момент, когда я готова начать лезть, я слышу позади какой-то звук, словно кто-то запнулся о скамью. Я рывком оборачиваюсь. Дева Мария загораживает мне вид. Я обхожу ее и оглядываю неф, но ничего не вижу.

— Достала! — вскрикивает Элла.

Я бегу назад за статую и смотрю вверх. Я слышу, как она кряхтит и с трудом тащит Ларец к началу лаза — то ли тоннель такой узкий, то ли Ларец тяжелый. Звук потихоньку приближается. Я почти в экстазе от того, что наконец обладаю Ларцом, и даже не думаю о том, как его открыть. Я пересеку этот мост, когда до него дойду. Элла уже почти долезла, и тут я что-то слышу позади себя.

— Чем это ты занимаешься?

Я быстро оборачиваюсь. Разделенные статуей Девы Марии, под ее левой рукой стоят Габби и Дельфина, а под правой — Ла Горда и кудрявая Бонита, та самая чемпионка по толканию с пристани, которая чуть не угробила меня на озере.

Я бросаю быстрый взгляд наверх и в отверстии лаза вижу маленькие глазки Эллы.

— Что вам надо? — спрашиваю я.

— Я хотела увидеть, что задумала маленькая ябедница, только и всего. Забавно, я видела, как ты прокралась из спальни, и думала, что наконец-то узнаю, что ты все время выискиваешь на компьютере. Но в компьютерной тебя не было. — Габби делает саркастическую недоуменную мину. — А ты, оказывается, здесь. Очень странно.

— Очень странно. Очень, — говорит Ла Горда. К своему облегчению, я больше не слышу, что Элла тащит Ларец.

— А вам какая забота? — спрашиваю я. — Нет, серьезно. Я всегда держусь сама по себе и не болтаю о чем не надо.

— Большая забота, Марина, — говорит Габби, выступая вперед. Она встряхивает своими длинными темными волосами. — На самом деле я так о тебе забочусь, что меня тревожит, что ты все время ошиваешься с этим никчемным пьяницей Гектором. Ты с ним напиваешься? — Она делает паузу. — Ты пьешь из его бутылки?

Не знаю, оттого ли, что она назвала Гектора никчемным, или оттого, что считает нашу дружбу чем-то большим, чем просто дружба, или оттого, что шпионит, когда я сижу за компьютером, — но я не выдерживаю. Я закрываю глаза и силой мысли хватаю их, всех четверых. Они в шоке, Ла Горда кричит, остальные три скулят. Я поднимаю их в воздух — они толкаются плечами и сучат босыми ногами — и швыряю. Они летят по гладкому полу, пока не утыкаются в ступени, ведущие на возвышение в задней части нефа.

Ла Горда хлопает ладонями по полу и встает с видом разъяренного быка, готового броситься на тореадора. Но я сама подбегаю к ней — на это уходит всего несколько секунд. Ла Горда размахивается и с силой бьет, но я уворачиваюсь, а потом распрямляюсь и сама бью ее правым кулаком в подбородок. Она с утробным стоном падает и ударяется головой об пол. Она вырубилась.

Бонита прыгает на меня со спины и хватает за волосы. Кто-то бьет меня по левой щеке, кто-то пинает в голень. Бонита обхватывает меня сзади, зажимая мне руки и не давая двигаться. Дельфина с размаху бьет, я подныриваю, и удар вскользь задевает рот Бониты. Она ослабляет захват, и я вырываюсь. Я хватаю Бониту за правую руку и тащу ее к Габби.

— Ты труп, Марина! Ты сдохнешь! — визжит Бонита. Я отодвигаюсь и коленом бью ее в живот. Она теряет сознание, и я бросаю ее рядом с Ла Гордой.

Дельфина утратила свою самоуверенность. Она ищет глазами дверь.

— Ты оставишь меня в покое? — спрашиваю я.

— Ничего. Я достану тебя завтра, — говорит она. — Как только ты отвлечешься.

— Ты пожалеешь, что это сказала. — Я делаю обманные движения и хватаю ее за талию. Габби пытается схватить меня за волосы, но я мешаю ей, резко развернув Дельфину. Потом, крутанувшись на каблуках, я запускаю Дельфину по среднему проходу нефа. Она бьется спиной о нижнюю ступеньку алтаря, и ее стон эхом отдается от свода.

Габби обходит меня.

— Я все расскажу сестре Доре. Тебе сильно не поздоровится.

Я поворачиваюсь, чтобы держать ее в поле зрения. Она останавливается у самой колонны. Я вижу, что она сейчас нападет, и я к этому готова.

Вдруг я замечаю, что над головой Габби промелькнуло что-то белое. У меня уходит секунда, чтобы понять: это Элла. Она спрыгнула из лаза прямо на плечи Габби. Габби пытается сбросить ее. Когда ей удается схватить Эллу, она швыряет ее об пол с таким страшным стуком, какого я никогда не слышала.

— Нет! — кричу я и изо всей силы бью Габби в грудь. Ее ноги отрываются от пола, и она врезается в стену, выбивая из нее известковую пыль.

Элла лежит на спине, она стонет и корчится от боли. Я замечаю, что ее правая нога совсем не двигается. Я опускаюсь перед ней на колени, задираю ее ночную рубашку и вижу, что чуть ниже колена торчит острая белая кость. Я не знаю, что делать. Я кладу руку ей на плечо и пытаюсь утешить, но ей так больно, что, кроме боли, она ничего не чувствует.

— Я здесь, Элла, — говорю я. — Я рядом с тобой, и все будет хорошо.

Она открывает глаза и умоляюще смотрит на меня. Тут я вижу, что случилось с ее правой рукой. Вся кисть переломана и искорежена, между указательным и средним пальцами сочится кровь. Ее талант.

— О боже, Элла. Прости, — всхлипываю я. — Прости меня.

Она только плачет. Я начинаю покрываться потом. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной.

— Старайся не шевелиться, — говорю я, понимая всю бесполезность просьбы. До ближайшей больницы полчаса езды. За это время она умрет от боли.

Она начинает ритмично покачиваться из стороны в сторону. Я подношу свои трясущиеся руки к торчащей из ее ноги кости и не знаю, что нужно делать: пережать ногу или попытаться вправить кость под кожу. Я решаю пережать. И как только мои пальцы касаются ее кожи, она вздрагивает, делая резкий вдох. У меня вверх по позвоночнику идет ледяное покалывание — ощущение, очень похожее на то, что я испытывала, когда возвращала к жизни цветок в компьютерной комнате. И это ощущение расходится теперь по всему телу. Возможно ли, что моя способность излечивать растения распространяется и на людей? Элла перестает плакать и начинает учащенно дышать, ее маленькая грудь вздымается и опадает, вздымается и опадает. Ледяной холод концентрируется в моих ладонях и источается с кончиков пальцев.

— Я думаю, я думаю, что смогу тебя починить.

Ее грудь продолжает вздыматься и опускаться с ненормальной скоростью, но лицо становится умиротворенным и отрешенным. Мне страшно, но я кладу ладони на торчащую кость, чувствуя ее острый зазубренный край. И кость начинает быстро уходить под кожу. Рана перестает быть красно-белой и обретает нормальный цвет кожи. Я вижу, как кость в ноге шевелится, обломки соединяются, и она становится на место. Меня изумляет то, что я сделала. Наверное, это пока самое важное из моих Наследий.