он может подумать, будто я, захлопнув за собой дверь, хоть на секунду вспоминала о нем.

— Разумеется, — заверила Роузи.

— Когда найдете нужное здание, вам нужна квартира два-эл[575]. Номера я не забыла. Помню, подумала, что «эл» означает «лжец».

31

Лора. Десятый сеанс.

Два месяца назад. Нью-Йорк

Лора: Я долго думала о твоих словах — о том, что в моем далеком прошлом был человек, которого я пыталась исправить.

Доктор Броуди: Да. Я даже помню, когда сказал это.

Лора: Мой отец, так ведь? Первый мужчина, которого девочка любит.

Доктор Броуди: И тот, кто любит ее в ответ. Учит ее, что она достойна любви.

Лора: Понимаю. Только пострадал не папа. А наша мать. Он обманывал ее. Бросил ради другой женщины. Она вечно плакала. Переживала. И не особо это скрывала. Она рассказывала об этом на кухне миссис Уоллис и всем остальным, кого ей удавалось заманить в дом.

Доктор Броуди: Иногда вещи не такие, какими нам кажутся. Особенно когда речь идет о событиях из детства. Наши воспоминания не статичны. Они не отражают реальность. Иногда искажают и являются вымыслом, в который нам необходимо верить, чтобы придать всему смысл.

Лора: Значит, наш отец не был злодеем? А мама не была жертвой?

Доктор Броуди: Ты рассказывала мне историю с подслушанных слов. Тех самых, которые ваш отец сказал твоей сестре в ночь своего ухода. Лишь этот случай выбивается из общей ткани повествования, однако он настолько выдающийся, что ты даже упомянула его.

Лора: Я подслушивала под дверью. Роузи злилась на папу, потому что он бросил нас. Орала на него. А он — мне запомнилось дословно — ответил ей: «Ваша мать не святая».

Доктор Броуди: Что-то случилось, Лора. Что-то, о чем никто не рассказывал ни тебе, ни Роузи. Мне кажется, что даже в далеком детстве в глубине своего сердца именно отца ты считала пострадавшим.

Лора: Тем, кого я пыталась сделать лучше, чтобы он полюбил меня? Я стала такой из-за отца?

Доктор Броуди: Так почти всегда и получается, Лора. Женщины ищут мужчин, которые никогда их не полюбят, и отворачиваются от тех, кто способен на это чувство.

Лора: Думаю, что сейчас я ненавижу его еще больше.

Доктор Броуди: Не стоит. Тебе нужно выяснить самой, почему.

32

Лора. Ночь накануне. Пятница, 00.45.

Бренстон, Коннектикут

— Значит, выясним ситуацию с похмельем, — обращаюсь я к Джонатану Филдингу.

Я полностью одета, но по-прежнему чувствую себя обнаженной. Дело в проклятом наряде Роузи. Не выношу платьев. Мне отвратительны заигрывания шаловливого ветерка с моими ногами. Его манера тайком забираться под подол и подниматься, как заблагорассудится, иногда добираясь до рукавов. Я ненавижу свои босые ступни и распущенные волосы, свисающие сосульками вокруг лица и липнущие к шее сзади.

Теперь мне многое отвратительно.

Джонатан, находясь с другой стороны стойки, протягивает мне стакан виски. Я стою ближе к входной двери. Сумочка валяется прямо перед моим носом. Шпильки, которые я сбросила в тесной прихожей, исчезли. Вероятно, они переместились в гардеробную, где я не смогу их сразу найти, предоставив тем самым обманщику больше шансов запудрить мне мозги. Впрочем, неважно. Добраться домой я смогу и без туфель.

Дом, представляю я. С Роузи, Джо и Мейсоном, и моим уютным местечком на чердаке, где можно спрятаться в постели под пушистым пледом.

Дом, снова подумала я. Однако он не мой. Он принадлежит сестре, ее мужу, малышу. К тому же мансарда, где я обнаружила последнюю из трех записок, перестала казаться уютной.

У меня нет дома — такова горькая правда, но все же это не значит, что я хочу задержаться здесь хоть минутой дольше.

Я беру стакан и осушаю до дна.

— Так как же насчет головной боли, полегчало? — спрашивает Джонатан. Он улыбается, как будто мы настоящие любовники, впрочем, полагаю, с формальной точки зрения так оно и есть. Любовники. Дом. Это просто слова. Глупые, ничего не значащие.

— Да… — начинаю я, проглотив безудержную ярость и переплавив ее в каленую сталь. — Я тут надумала предотвратить ее более здоровыми с медицинской точки зрения средствами, нежели новой дозой алкоголя.

— А? — на его лице отражается легкий след беспокойства.

Все верно, Джонатан. Теперь твоя очередь поволноваться.

— Мне показалось, немного адвила может привести меня в порядок. К счастью, я нашла таблетки! — Мой голос источает жизнерадостность.

Собеседник испытывает очевидное облегчение:

— О, хорошо. Я рад. Здесь у меня немного лекарств. Я не люблю много хранить, к тому же давно не болел. Моя бывшая столько их держала, боже упаси!

— Забавно, что тебе вздумалось упомянуть ее, — ехидничаю я.

— Свою бывшую? Прости, догадываюсь, это немного нетактично после ночи, которую мы провели вместе.

Я вглядываюсь в его глаза, а он — в мои. Он подбирает ключики к тому, что творится у меня в голове. Однако я — хозяйка положения, потому что я все знаю.

Медленно поднимаю левую руку, разворачивая к себе ладонью, так что блестящее золотое кольцо на моем пальце оказывается у него прямо под носом.

— Не хочешь надеть его обратно прежде, чем отправишься домой?

Джонатан замирает. Он настолько неподвижен, что я думаю, а не проверить ли пульс. Как будто его заморозили, погрузив в жидкий азот.

Молчу. Не предпринимаю никаких действий.

Стальная ярость — оружие, делающее меня сильнее. Я уже очень давно не чувствовала себя такой сильной и погрешила бы против истины, заявив, будто это ощущение мне не нравится. Стала бы лгуньей как Джонатан Филдз.

— Лора… — наконец заговаривает он, но с онемевших губ больше не слетает ни слова.

Я снимаю кольцо с пальца и кладу на столешницу.

— Все не так, как тебе показалось, — заявляет страдалец. На его оттаявшем лице читается печаль, но не раскаяние. И не вина, отчего караул на стальных воротах моей неприступной крепости позволяет предательскому смущению прошмыгнуть внутрь.

— Знаю, сегодня ночью ты многое заметила, но была настолько любезна, что не стала упоминать о них. Все это время ты была доверчива и откровенна, и я чувствую себя полным дерьмом…

— Твоя машина, — наступаю я, раз уж он открыл эту дверь.

— Да, «Тойота», которая выглядит как пережиток восьмидесятых, только она совершенно новая.

— И твоя работа…

— Ты опять права, я не работаю в Бренстоне. Зачем сорокалетнему разведенному управляющему хедж-фондом работать здесь, если он может быть на Манхэттене? Снова верно.

— Пустая квартира, женщина из бара…

Он отворачивается, чтобы сделать долгий глоток виски. Он возвращает стакан на столешницу, берет кольцо и начинает вертеть его в пальцах.

— Я