— Не тебе нёс, мент соломенный, — взвился было дьяк, но опять-таки в мгновение ока сменил тон. — Однако же за-ради честной компании с каким змием не помиришься. Угощайтеся, люди добрые, пейте, аки кровь мою, чистую… Не сам гнал, но где брать — ведаю!

В принципе мы все были уже более чем чуточку хорошие, а после второй или третьей стопки и наш долгополый представитель жеребячьей породы тоже вдруг оказался не самой распоследней сволочью. Филимон Митрофанович охотно припомнил свои летние похождения в Подберёзовке, сам первым визгливо хихикая над собственным, едва не состоявшимся «бракосочетанием», от которого его удержало единственное здравое опасение — получить Митеньку в пасынки. Мите, как вы понимаете, такой отчим, как дьяк, тоже глубоко не в радость, поэтому пили за то, чтоб «всем было хорошо и никому не обидно…».

— Мне обидно, — глухо раздался чей-то жалостливый голос от дверей.

— Горошек?! Это есть ты? — Матушка государыня мигом обернулась к пришибленному судьбой царю. — Зачем тебе так скучать, иди к нам! Ми тут… слегка и по чуть-чуть… То есть нам уже почти весело, но без тебя… как-то…

— …Не то! — дружно поддержали все мы.

Горох выдохнул, махнул рукой, дал какие-то распоряжения стрельцам по ту сторону дверей и решительно присоединился к нам. Как я понимаю, казни сегодня не будет. Митькина схема группового воздействия сработала на все сто. Осталось дождаться повышения в звании и шубы с царского плеча. А в темницу быстренько доставляли чистую скатерть, перемену горячих блюд, сёмгу и чёрную икру, закуски и разносолы…

Короче, мы с Митей удрали первыми. Остальные уже вовсю пели, обнимались, клялись в вечной дружбе и взаимном уважении, так что на наше исчезновение особого внимания не обратили. Своего младшего сотрудника я уволок практически за шиворот (ему пить нельзя — кодируй не кодируй!), а мне ещё Олёну встречать — вдруг она с большим багажом? Митька в этом плане бесплатная тягловая сила.

— Хорошо ещё, Бабуленька-ягуленька нас спасать не откликнулась, — значимо изрёк он, когда охрана задними калиточками вывела нас с царского подворья.

— Что, кстати, странно, — отметил я, поддерживая разговор. Обычно наша эксперт-криминалистка себя долгими сборами не утомляет — прилетит на ступе и забомбит весь гороховский терем на фиг! А тут… даже Ваську с напильником не прислала…

Но хуже всего оказалось известие, что так долгожданный мною обоз прибыл ещё два часа назад. То есть, заигравшись с Горохом в «тюрьму», я безбожно опоздал на встречу с любимой девушкой! На Гостином дворе разгружали последние телеги, иностранцы, примкнувшие к нашим купцам ещё от северной границы, уже разошлись по своим посольствам и торговым домам. Мой верный напарник пошнырял туда-сюда, что-то понавыспрашивал, кому-то поугрожал, где-то выцыганил настоящий французский круассан и вернулся ко мне с подробным докладом:

— Прибыла пассия ваша разлюбезная! Добралась в цельности и сохранности, в пьянстве по дороге не замечена, себя блюла, одному обозному аж ухо открутила за намёки безобразные. Вон на той скамеечке цельный час сидела, как лапушка, всё вас выглядывала. Потом всплакнула вроде, да и пошла в отделение…

— Куда? — не сразу поверил я.

— Дык… в отделение, ясное дело, — недоумённо пожал плечами Митька. — Дома-то у неё здесь нет, жить негде, вот она со своим сундучком к вам на работу и направилася. А чё не так-то? Вроде всё логически обоснованно… Вы куда, Никита Иваныч?! Я ить ещё не всё рассказал-обозначи-и-ил…

А-а, в задницу этого умника с его расширенным словарным запасом! Меньше знал, так хоть не лез везде со своим «логическим обоснованием»! Остатки хмеля сразу улетучились из моей буйной головы. Я рванул с места и нёсся вперёд, как милицейский «уазик», поднимая тучи пыли и со скрежетом тормозя на поворотах. Если в нужных местах бежать очень быстро, а потом совсем не бежать, то есть идти вразвалочку, с ленцой, то народ подумает, что это я так, дурью маюсь, и помогать не кинется. Тут главное — опыт и знание психологии, в противном случае к отделению я бы вылетел в сопровождении как минимум сотни не очень занятых горожан. С Митькой потом объяснюсь, а сейчас главное — не допустить столкновения Олёны и Яги! Однако по бледным лицам вытянувшихся стрельцов нашей команды я понял, что второй раз за сегодня катастрофически опоздал… Нет, ну что за день, а?!

— Еремеева ко мне!

— В тереме он, батюшка участковый, — тихо шепнули стрельцы. — Как девица твоя внутрь вошла, так и он следом отправился. Пропащая душа…

— Это почему ещё? — внутренне похолодел я.

— Да уж так, предчувствие… — скорбно перекрестились оба бородача. — А нам пост покидать нельзя. Фома Силыч, прими его Господь, очень уж строг на энто дело.

— Тьфу на вас, болваны! — не выдержав, рявкнул я. — Развели тут демагогию на пустом месте… Сейчас должен Митя подойти, скажете, чтоб в дом шёл. А кроме него, никого сюда не пускать! Карантин у нас в отделении.

— Чаво?

— Карантин! Ангина! Чума! Холера и птичий грипп, вместе взятые, ясно?!

Не в силах больше тратить свои нервы ещё и в воротах, я решительным шагом пересёк двор и бодренько взбежал на крыльцо. Дверь открывал так осторожно, словно с той стороны была привязана граната. Сени встретили меня гробовым молчанием. Ладно, разберёмся, не в первый раз…

— Всем привет! Не ждали? А я от царя, вот только-только из тюрьмы… — бодро проорал я, бочком входя в горницу.

Немая сцена — на скамье сидит мрачный, как ноябрьская туча, кот Васька с ароматной кружкой в нетвёрдой лапе. Ароматной потому, что иначе не скажешь, запах валерьянки едва ли не валил с ног. Плечом к плечу с Васей, счастливый до умопомрачения, домовой Назим с уполовиненной бутылью чего-то азербайджанского крепкого. Морда сияет почище бабкиного самовара! Причём ни моей невесты, ни моей домохозяйки нигде не видно. Зато на столе лежит высокая шапка стрелецкого сотника и… Прошу прощения, вообще-то не лежит, а перемещается по столу неровными, короткими движениями с приглушённым негодующим кваканьем. Вопросов нет. Та-ак…

— Где Олёна?

Пьяный кот молча указал когтем наверх. Ясно, в моей комнате.

— Где Яга?

Столь же нетрезвый Назим, хмыкнув, кивнул в сторону комнатки моей домохозяйки.

— А… это Еремеев, да?

Кот и домовой покосились на прыгающую шапку и церемонно чокнулись в знак согласия.

Очень-очень-очень длинную минуту я думал, куда пойти в первую очередь? Ну Фома подождёт, ему всё равно деться некуда, а вот женщины… Поднимусь к Олёне — гарантированно задержусь там надолго, потому что надо объяснить, почему опоздал, попросить прощения за