А теперь, скача по степи, где по обе стороны дороги блестели травы, а небо над головой отливало мягкой голубизной, Эл-Ит вдруг почувствовала, что эта страна ей чужая или она чужая в этой стране. От неожиданности она слезла с коня и постояла, обхватив его голову, прижавшись к нему щекой, шепча:

— Йори, Йори, что нам делать? — Но ей показалось, что она раздражает даже этого дорогого друга, своего доброго коня.

Она пошла пешком вперед по мягкой дорожной пыли, конь следом за ней. Это ее дом, ее земля, она — ее сердце и душа, — и все же Эл-Ит ощущала себя тут бестелесной тенью.

Дойдя до перекрестка, она свернула на север, все еще пешком, причем шла медленно, как бывает, когда не спешишь к месту назначения. Эл-Ит шла весь день, а конь следовал за ней, иногда прикасался к ее щеке мордой, как бы задавая вопрос. Но она не хотела ехать верхом. Ей все казалось, что если она будет идти пешком, нога за ногу, по этой своей родной земле, тогда, возможно, появится желание, чтобы земля, эта страна приняла ее назад, к себе…

Ближе к вечеру Эл-Ит встретился всадник, — приблизившись, он оказался Кунзором. Он спрыгнул на землю, взял королеву за руки, заглянул в лицо.

Их кони стояли нос к носу, обмениваясь новостями.

— Я почувствовал, что у тебя возникли проблемы, Эл-Ит.

— Да, это правда, вот только мне никак не разобраться, в чем именно они состоят.

Оба сошли с дороги и, поискав, нашли ручеек, бегущий среди низкого кустарника, уселись на берегу рука об руку.

Всеми силами Эл-Ит пыталась настроиться на Кунзора, ощутить его, вспомнить, каков он… сама в некотором смятении, словно со стороны наблюдала за своими потугами. Потому что обычно у нее бывало совсем не так. Встречая кого-то, но особенно тех, кто был ей раньше близок, хоть мужчину, хоть женщину, любого, кто произвел на нее впечатление, сильное, недвусмысленное и безошибочно узнаваемое… Эл-Ит всегда доверяла своему чутью. Сама личность Кунзора, его индивидуальность и уникальность, имели особенный оттенок, который она никогда бы не спутала ни с кем другим. Королева интуитивно чувствовала сильного, мужественного, сдержанного мужчину. Он был резким и энергичным, как ветры, дующие со снежных вершин в определенное время года перед самым снегопадом.

До сих пор Эл-Ит никогда не приходилось задумываться об этом, прилагать усилия, добиваться — и терпеть неудачу. Но сейчас она не могла настроиться на внутреннюю связь с Кунзором и стала его внимательно рассматривать, как будто эта внешняя оценка могла бы заменить то прежнее тяготение.

Из всех мужчин, с которыми она была, Кунзор был ей ближе всех. В том числе и внешне. У него было такое же телосложение, как у нее, он был легкий и стройный, быстрый и гибкий. Глаза, как и у Эл-Ит, были темные, серьезные, задумчивые. Когда они были вместе, каждый всегда легко читал мысли другого. Их обоюдные чувства передавались всегда касанием рук, как будто они обменивались кровью. Оба могли оставаться вместе днями, неделями, и им не требовалось разговоров. А сейчас даже журчание ручья, казалось, мешало их совместному пребыванию, и когда Эл-Ит заплакала, он просто кивнул.

— Ты изменилась, — отметил Кунзор. — Ты меня не слышишь. А я слышу только одно — что ты встревожена и опечалена.

— Самое плохое — что я не хочу возвращаться в свой дом, в свою страну. Как будто оно не мое. Я кажусь тебе чужестранкой, а, Кунзор?

— Да. Такое впечатление, что от тебя, Эл-Ит, осталась одна оболочка, но в ней новое содержание. Но я хотя бы могу разговаривать с тобой, и ты меня понимаешь.

— Не всегда. Твой голос то приближается, то отдаляется, иногда я чувствую его всем своим существом, иногда ощущаю все твои мысли в себе, вновь становлюсь сама собой. А потом смотрю на тебя — и ты где-то там, вне меня.

— Но сейчас ты как вместилище ребенка оттуда, — Кунзор говорил тихо, обиженным голосом.

— Да. Когда он родится, тогда меня отпустят. Как ты думаешь?

— Ты не можешь вынашивать душу родом из страны, такой далекой от нас, и быть свободной от нее, Эл-Ит.

— Что же мне теперь делать?

— Да ничего ты не можешь сделать, Эл-Ит, и сама это знаешь.

Вскоре цвет неба изменился — оно приобрело оттенок светлого винограда, и от восточного ветра зашелестели травы. Оба коня осторожно подобрались к ручью и устроились на отдых. А женщина и мужчина все сидели рядом, держась за руки, в глубокой задумчивости, помогая друг другу перенести душевное волнение.

На картинах их всегда изображают сидящими рядом, но не дотрагивающимися друг до друга: Эл-Ит опустила голову, она в печали, Кунзор смотрит на нее с братским сочувствием. И, по моему разумению, так оно и было. Королева чувствовала свою отчужденность от него, и поэтому этот мужчина, ее неотторжимая часть с тех пор, как она себя помнила, ведь они были знакомы с детства, — считал, что она, только что вырвавшись из мрачной тени Зоны Четыре, — именно это он ощущал, сидя рядом с ней, — не может принять от него ничего, кроме сочувствия, он мог только разделить с ней ее горе. И вот Кунзор просидел рядом с Эл-Ит, держа ее за руку всю эту долгую ночь, пытался ободрить ее, когда она рыдала.

Когда небо снова посветлело и обжигающий ветер наконец улегся, Эл-Ит встала, стряхнула принесенные ветром семена трав и пыль со своего желтого, как солнце, платья, составлявшего резкий контраст с ее изнуренным лицом, и поблагодарила верного друга за то, что прискакал ее встретить.

Но, хотела она того или нет, ей надо было подняться на плато.

Они расстались, Эл-Ит вернулась на дорогу, которая вела на запад. Ее конь радостно понес всадницу, побежал трусцой шустро и энергично, но женщина знала, что Йори чувствует ее настроение по тому, как она сжимает коленями его бока, и пыталась не испортить его радости, заставляла себя развеселиться.

Когда они взобрались по длинному ущелью на плато, Эл-Ит еще надеялась, что в этом районе страна все же снова признает ее. Но, увы, здесь этого не произошло. Тогда она решила, что это произойдет, когда она встретит кого-то из жителей: королеву узнают и поприветствуют. И вот появилась группа молодых людей на обочине дороги, они шли вверх, в город на холме. Эл-Ит замедлила ход, чтобы ее увидели и окликнули, как бывало всегда, но они ее, казалось, попросту не заметили. Юноши шли ей навстречу. Эл-Ит подождала, пока поравняется с ними, но они смотрели куда угодно, только не на нее, и по-прежнему смеялись и разговаривали. Королева окликнула их:

— Привет! Как у вас дела?

И услышала в ответ:

— Привет! Спасибо, ничего, и у вас, надеемся, тоже…

Эл-Ит поняла, что ее не узнали. Такого никогда не бывало до сих пор, и в глубокой задумчивости, теперь охватившей ее, королева и не заметила, как доехала до Андаруна. Она смутно замечала, что мимо проходят люди и не узнают ее, что конь замедлил ход, погрустнел — ему передалось настроение всадницы. И в свою столицу Эл-Ит въехала медленно, как будто опасалась встретить плохой прием или даже подвергнуться наказанию. У нее самой не было ощущения, что она — часть своего любимого королевства, бедняга чувствовала себя камнем на спине коня, мешком, грузом неудач, абсолютно чуждым элементом среди очарования улиц, дорог и садов Зоны Три. Ее страна не признавала свою королеву. Эл-Ит несла в себе нечто чужеродное — даже враждебное, но как так вышло — этого она не понимала! И при мысли, что ведь надо сперва отвести в стойло верного Йори, который теперь казался ей единственным другом, а затем вскарабкаться по широким ступеням и увидеться с сестрой, потом с детьми, которым она обычно уделяла много времени, когда не ездила по стране, Эл-Ит испугалась, что у нее не хватит сил пройти через все это. Она чувствовала себя самозванкой. А с Бен Ата она ощущала тяжелую и прочную связь, по которой к ней текли его мысли, вибрировавшие и звеневшие. Он ждал ее возвращения, и в то же время тосковал от беспомощности и отчаяния, зная, что жена точно вернется. Он был не со своими солдатами, а находился в ее комнатах, в павильоне. Сидел там один в глубоком раздумье. Или ходил из угла в угол. Бен Ата старался разуметь, осознать то, что надо было понять им обоим. И Эл-Ит должна быть рядом с ним. Но барабан молчал. Она это знала. Она слышала мягкий плеск воды в фонтанах. Она слышала крики и звон оружия — это шли воинские учения на равнине. Но барабан молчал. Хотя Бен Ата прислушивался и мечтал снова услышать его бой, как и она сама. И одновременно боялась его услышать.