храмах предков, на которых написаны имена этих предков, никакого отношения к идолопоклонству не имеют. Более того, духи предков не являются божествами, это простые смертные, которые, уйдя в мир иной, как живые, продолжают заботиться о своих потомках. Если они и в самом деле великие духи, то, возможно, смогут защитить детей и внуков, но они и сами нуждаются в их защите, в том, чтобы получать от детей пищу для утоления голода и превращенные в пепел бумажные деньги, которые необходимы им для оплаты расходов в преисподней. Потомки, кроме того, обязаны с помощью буддийских молитв вызволять души предков из ада. Одним словом, покойные предки нуждаются в заботе точно так же, как вообще старые люди. Такая практика приближает конфуцианство к религиозному учению.

Я часто с интересом наблюдал различия между религиозной культурой христианского мира и агностицизмом китайской культуры. В то же время я видел, как эти различия отвечают потребностям людей. И их интересы в основном совпадают. Сами различия в их обычном понимании совпадают с тремя функциями религии. Во-первых, религия и ее догматы, апостольская традиция, вера в чудеса и спасение человечества, в реальные рай и ад, духовенство, имеющее право отпускать грехи, — все это дело простое и удобное. Такая религия подойдет любому народу. И китайцы не исключение. Можно сказать, что религия может удовлетворить неодинаковые потребности людей в разные периоды развития человеческой цивилизации. Люди испытывают потребность в такой религии, а конфуцианство удовлетворить ее не может. Вот даосизм и буддизм и призваны удовлетворить эти потребности китайцев.

Во-вторых, религия — это сдерживающий фактор, побуждающий людей не совершать аморальных поступков. Здесь точки зрения у христиан и китайцев сильно расходятся. Этика китайского гуманизма ставит в центр мироздания человека, а не Бога. С точки зрения людей Запада, почти невозможно удерживать взаимоотношения людей в рамках морали, не прибегая к помощи свыше. А китайцам представляется поразительным мнение, будто без помощи божественного третьего лица невозможно вести себя пристойно в отношениях с другим человеком. С китайской точки зрения, человек должен совершать добрые дела просто потому, что это добрые дела, проникнутые гуманным отношением друг к другу. Я часто задумываюсь над тем, в каком направлении развивалась бы этика в Европе, если бы не деятельность апостола Павла и его теология. Думаю, что европейская этика в силу вещей стала бы развиваться в направлении, намеченном Марком Аврелием. Теология апостола Павла привнесла в европейскую этику иудейское понятие греха, которое проникло во все сферы христианской этики и от которого нет спасения, помимо догмата об искуплении первородного греха. Если однажды европейская этика расторгнет связи с религией, многим это предположение покажется весьма странным. Мысль о том, что такое вообще возможно, редко приходит кому-либо в голову.

В-третьих, религия порождает и питает живые эмоции, дает ощутить мрачное величие и таинственность Вселенной, санкционирует поиск гарантий безопасности в жизни, удовлетворяет самые глубинные духовные устремления человека. Бывают такие моменты: мы только что потеряли близкого человека, или выздоравливаем после тяжелой болезни, или прохладным осенним утром видим опадающую листву — нас охватывает предчувствие близкой смерти, ощущение эфемерности жизни. Именно тогда человек осознает, что жизнь чувств и ощущений — это не все, что за гранью реального мира есть еще Великое Нечто.

Такое случается и у европейцев, и у китайцев, однако реакция на это тех и других совершенно разная. С моей точки зрения (христианина в прошлом, а ныне язычника), хотя религия на любой вопрос дает готовый утешительный ответ, она все же отвлекает нас от ощущения непостижимости всего таинственного в нашей трагической жизни, от чувства щемящей грусти, от ощущений, которые мы называем поэзией. Христианский оптимизм убивает любую поэзию. А у язычника нет готовых ответов на все вопросы, он наделен неутолимым чувством таинственного и жаждет безопасного существования, но не в состоянии обрести его неминуемо приходит к пантеистической поэзии. И действительно, у китайцев религию заменила поэзия — начало вдохновляющее и живое. Это мы еще увидим, когда будем говорить о китайской поэзии. Для людей Запада, у которых отсутствует свойственное китайцам пантеистическое отношение к природе, религия представляется естественным выходом. Однако, с точки зрения язычника, религия построена на страхе, обусловленном тем, что в этом мире не хватает творческой фантазии для удовлетворения человеческих эмоций, что буковых рощ Дании и песчаных пляжей Средиземноморского побережья недостаточно для уврачевания страждущих душ. И тогда приходится начать поиски сверхъестественного.

Однако конфуцианский здравый смысл отвергает сверхъестественное, поскольку оно принадлежит области непознаваемого, поэтому конфуцианцы практически не уделяют ему внимания. Напротив, они с пафосом провозглашают превосходство человеческого разума над природой, отвергают образ жизни, предполагающий близость к природе. Наиболее четко это мнение сформулировал Мэн-цзы. Согласно конфуцианству, существует триада «Небо, Земля и Человек, они — три основы Вселенной». Эта концепция напоминает триаду Ирвинга Бэббита (1865—1933; американский литературный критик. — Примеч. ред.), включающую сверхъестественное, человеческое и природное начала. Небо состоит из облаков, звезд и всех непознаваемых сил, которые на Западе считаются «творениями Бога». А Земля, природное начало, состоит из гор, рек и других сил, которыми управляет греческая богиня Деметра. Человек же занимает важное место между Небом и Землей. Человек знает свое место в мире и гордится им. Его душа напоминает крышу китайского дома: нависая над землей, она не возносится к небесам подобно готическому шпилю. Достигший такого величия человеческий дух служит мерой гармонии и счастья в земной жизни.

Крыша в китайском стиле намекает на то, что счастье надо искать прежде всего в семье. Семья, по-моему, это символ китайского гуманизма. И нужно еще создать шедевр — улучшенную версию «Любви небесной и любви земной». На ней следует, помимо двух женщин — бледнолицей монахини (или миссионерки с зонтом в руке) и сладострастной куртизанки, — изобразить излучающую сияние будущую мать на третьем месяце беременности. Весь облик этой самой что ни на есть простой, самой обыкновенной домашней хозяйки должен выражать полную и подлинную удовлетворенность. Эти женщины и будут представлять соответственно религию, природное начало и человеческое начало — три типичных образа жизни.

Вообще, подлинной простоты очень трудно достичь, поскольку простота — это качество великих умов. Китайцы выработали идеал простоты, и вовсе не из-за своей лени, нелюбви к каким бы то ни было усилиям, а в результате поклонения простоте, этой Религии Здравого Смысла. Мы сейчас рассмотрим, как этого удалось достичь.

Учение о «золотой середине»

Религия здравого смысла и рассудительности — это важнейшая составная часть конфуцианского гуманизма. Именно на рассудительности основан принцип «золотой середины» — один