Мы с Жорой везли коллекцию профессору Караевскому. Я бережно держала банку на коленях. Профессор сразу нас узнал, засуетился, приглашая войти.

Мы прошли в комнату.

— Ну что, есть новости? — почти без всякой надежды спросил профессор.

— Вот! — я торжественно вручила ему банку.

— Что это? — не понял он, беря ее в руки.

— Как что? Это ваша коллекция!

У профессора аж рот приоткрылся.

— Но… Н-но… Он-на б-была… не в банке… — заикаясь, проговорил он, не решаясь открыть крышку и заглянуть внутрь. Руки его дрожали.

— Видимо, Седому было удобнее хранить ее в этой таре, — улыбнулся Жора. — Да вы не волнуйтесь так, Александр Григорьевич! Давайте я открою.

Жора взял у растерянного профессора банку, открыл ее и высыпал на стол часть монет. У профессора сразу запылали щеки. Он схватил монеты со стола, принялся их рассматривать в возбуждении…

— Да-да, это они, они, — бормотал он. — Боже мой, это они! Вот он! — извлек из банки какой-то кругляшок.

— Что это? — спросили мы хором.

— Это тот самый золотой дирхем Омейядов, о котором я вам рассказывал, Полина Андреевна! — повернулся он ко мне. — Боже мой, вы нашли ее! Как же я вам благодарен!

Он принялся трясти мои и Жорины руки одновременно, потом нагнулся и стал покрывать мою ладонь поцелуями. Опомнился профессор лишь в тот миг, когда в запале поцеловал Жорину руку.

Смутившись, он резко выпрямился и торжественно заявил:

— Я обещал щедро отблагодарить того, кто вернет мне мое сокровище. А слово свое я держу.

С этими словами он подошел к шкафу, открыл его и достал довольно упитанную пачку денег. Протянул ее нам.

Я увидела, что это не рубли, а доллары. И их там, по моим прикидкам на взгляд, очень прилично.

Жора тут же нахмурился и пристально посмотрел на меня.

— Берите, берите, — поняв его взгляд, заторопился профессор. — Уверяю вас, это ничтожное вознаграждение по сравнению с тем, чем одарили меня вы! Вы просто возвратили мой покой, вернули меня к жизни!

Я скромно взяла деньги, не поднимая глаз. Мол, мне, конечно, жутко неудобно, но если вы так настаиваете…

Жора бросил на меня укоризненный взгляд. Я зыркнула на него, прошипев тихо:

— Не хочешь — не бери! Я тебе и не предлагаю!

Попив с профессором чаю и наслушавшись благодарностей за возвращение уникальной коллекции, мы стали прощаться, получив предложение приходить в любое время.

— Ну что? — спросила я у Жоры на улице. — Мне нужно ехать на дачу, разделить эти деньги между Ольгой и Галиной. Они же это заслужили! К тому же они так до конца ничего и не знают…

— Поехали вместе? — оживился Жора. — У меня как раз два выходных.

— Поехали, — согласилась я, вспомнив Ольгиного Тимошу. Мне стало немного завидно: она там развлекается вовсю со своим милым, а мне что, на огороде торчать? Нет уж!

Жора обнял меня за талию и повел в машину.

— Давай я сяду за руль? — предложил он. — Ты отдыхай…

Так приятно было слышать эти слова! С благодарностью я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Легкий ветерок дул мне в лицо, развевал волосы…

Впереди меня ждала дача, любящий мужчина, солнце и лето — целый букет лета…

«Боже, когда же наконец этот идиот подохнет? — подумала я, имея в виду Дрюню Мурашова, безжизненно повисшего на моем плече, и тут же одернула себя, взмолившись: — Господи, прости, что это я? Чего я ему желаю? Да не про него будь сказано!»

Дрюня, почувствовавший, видимо, что я раскаялась, совершенно обнаглел.

— Дрюня! — чуть не плача обратилась я к нему в пятидесятый, наверное, раз, — ты хоть ноги-то переставлять можешь?

— М-могу! — утвердительно тряхнул головой Дрюня и сделал это так старательно, что уронил ее на мое плечо. Лучше бы он не тряс.

Я вздохнула и, подбросив его в очередной раз, чтобы не сползал, потащила дальше.

И дернул же меня черт принять у Дрюни Мурашова приглашение на день рождения к его другу! Ведь знала же, чем это кончится!

Дрюня уверял меня, что это чуть ли не самый лучший его друг, что не пойти просто невозможно. А жена Дрюни Лена уехала в деревню, а Дрюня уже натрепался, что придет с самой красивой женщиной Тарасова, и слезно умолял меня пойти вместо нее.

Я купилась на этот пошлый трюк с некоторым, правда, опасением, но исполнять роль жены наотрез отказалась. Дрюня и этому был рад.

Конечно же, после третьей рюмки он совершенно обо мне забыл. И вспомнил лишь тогда, когда «лучший друг», которого он, оказывается, видел третий раз в жизни, чуть ли не пинками вытолкал Дрюню из своего дома, когда тот пытался залезть под юбку его жене.

Господи, мне еще повезло, что Дрюня не предложил ему бартер!

Чуть не завязалась безобразная драка, но я героическими усилиями отстояла своего неудавшегося кавалера, еле-еле замяла скандал и потащила Мурашова домой. Говорила же мне моя мудрая сестра Полина — не водись с ним!

— Дрюня! — в очередной раз взвыла я. — Не висни на мне!

Обнаглевший Мурашов, обрадовавшись, что его несут, совершенно перестал шевелить ногами, старательно изображая пьяного, хотя я была абсолютно уверена, что стоит появиться милицейскому патрулю, как он сразу же замарширует очень четко. Такое уже случалось.

— Все! — решительно заявила я, сваливая Мурашова на лавку, мы как раз дошли до парка. — Хватит! Не могу больше! Давай передохнем.

«А то передохнем!» — подумала про себя с ударением на третий слог.

Дрюня развалился на лавочке, глядя в темнеющее летнее небо, усыпанное мириадами звезд.

— Ясно завтра будет, — пробормотал он. — На пляж поедем?

— Какой пляж! Да чтоб я еще раз с тобой куда поехала? Ни за что!

— Ну и зря, — ответил Дрюня и сладко потянулся. — Эх, выпить бы! У тебя денег не осталось?

— У меня ничего не осталось! — Отчаяние прорвало меня. — Я, как дура, еще и подарок на свои деньги купила! Знала бы — сроду не покупала!

— Леля, Леля, нельзя быть такой мелочной! — укоризненно покачал головой Дрюня. — Ну что тебе, жалко подарок хорошему человеку сделать? Правда, он не такой уж хороший, — подумав, заключил Дрюня. — Даже совсем наоборот — свинья редкостная!

— Это ты свинья редкостная! Тебя на день рождения пригласили, а ты к чужой жене клеишься!

— Это не я, — возразил Дрюня, глядя на меня совершенно честными глазами. — Это она! Она меня откровенно снимала! Ну, это неудивительно — меня нельзя не хотеть.