Кулак остановился, чтобы до Марши все это дошло. Ошеломленный и пораженный вид на лице последнего сказал ему, что он достиг своей цели.

— Доктор Иззак имела честь быть объектом этих испытаний. К сожалению, она вскоре поняла, что я хочу доказать. Весьма талантливая женщина. Мне пришлось от нее избавиться — и от наемников, которые ее тестировали, конечно, чтобы сохранить тайну того, что я выяснил.

— Вы от нее избавились, — повторил Марши без интонаций, пораженный тем, как небрежно Кулак об этом сообщил. Будто ее жизнь стоила не больше, чем обертка от жевательной резинки.

Кулак пожал плечами:

— Полагаю, это было расточительством, но я не решился тащить ее оттуда через весь космос. Слишком рискованно. — Он поглядел на Марши со зловещей искоркой в глазах. — Не надо глядеть так удрученно, доктор. Уверяю вас, доктор Иззак по-прежнему поддерживает традиции медицины. Насколько мне известно, она стала частью бетонного фундамента новой больницы в Джакарте.

Эту последнюю мерзкую подробность Марши выслушал в молчании, чувствуя, что он потерян, слаб и обречен, будто сам погружен с головой в бетон.

Кулак склонил голову и заговорил учительским тоном:

— Скажите мне, доктор, что происходит, когда ваши пациенты приходят в сознание?

— Они помнят, — ответил Марши лишенным эмоций голосом. — Их преследуют кошмары. Каждый пациент, который впоследствии меня видит, испытывает острый истерический припадок. В самом начале несколько пациентов чуть не умерли от страха. Один даже умер на самом деле, хотя мы смогли его реанимировать.

Брат Кулак щелкнул языком.

— Не очень подходящая основа для хороших отношений доктора с пациентом? Стыд и позор, что у вас нет настоящего вкуса к террору. Подумайте, как бы это изменило вашу жизнь! Но я отвлекаюсь. Ваши пациенты должны во время вашей работы быть без сознания. Зачем?

— Во многих случаях они в таком виде с самого начала, и почти все хирургические операции легче выполнять, когда пациент не реагирует. В других случаях мы быстро установили, что наш вид и наши действия в рабочем трансе настолько устрашают, что так будет проще.

— Это я видел. Одного из моих ассистентов пришлось удерживать, чтобы он не застрелил покойную доктора Иззак. Он был убежденный католик и считал, что она одержима Сатаной. Это состояние крайнего транса, в котором вы работаете, — оно абсолютно необходимо?

Марши нахмурился:

— Абсолютно? Я не уверен.

— Рискните предположить.

— Ну, этот транс гарантирует полную концентрацию. Когда начинаешь работать, она необходима для управления образом конечности. — Он пожал плечами. — Сейчас я полагаю, что технически это было бы возможно и в не столь глубоком трансе, но углубление помогает отключиться от реакции остального медицинского персонала и не дает мне слишком привязаться к пациенту. Но я не понимаю…

— Конечно же, не понимаете, — лукаво перебил Кулак. — Никто не понимал, пока не появился я. — Он был до невозможности доволен собой. — Потрясающе забавно, как это вашу жизнь сделали такой несчастной без всякой необходимости. А сугубая ирония заключается в том, что вы никогда не примените то, что от меня узнаете, ни к кому, кроме меня.

Марши понял: он не покинет Ананке живым. Но сейчас это не имело значения. Кулак говорил ему, что нашел способ обхода Эффекта Кошмара. И единственное, о чем Марши мог думать, было: «Что же мы пропустили? Чего не заметили?»

— Думайте, думайте, — шепнул Кулак. — Это здесь, в воздухе, перед вами. Уловите его.

Марши не надо было подталкивать. Его мысль лихорадочно работала, перемалывая только что сделанные намеки, стараясь их сложить в ответ, так долго ускользавший.

— Вы… вы говорите, что если пациент будет в сознании…

Поощрительный кивок:

— И?

— И… — Он напрягал мозг, мысли бежали и бежали по кругу и вдруг споткнулись об очевидное. Кровь отлила от лица. Это было слишком очевидно — поэтому?..

Он произнес, будто примеряя:

— И я буду работать в самом легком возможном трансе…

Брат Кулак утвердительно кивнул, будто студенту, правильно ответившему на трудный вопрос.

— Браво, доктор! Вы всегда знали, что ваша сильно сфокусированная сосредоточенность создает психическую травму разума, который в бессознательном состоянии наиболее впечатлителен. Вы только не сделали вывод, что проблема может быть снята путем простых изменений вашего modus operandi.[2]

Марши внутренне обмяк. Не может быть, чтобы было все так просто. Не может — и все! Это было просто и очевидно, как антисептическая обработка, как непрямой массаж сердца, как маневр Хаймлиха…

…из чего самое древнее применяется всего лишь около двухсот лет. Остальные еще новее, относительно недавние находки в долгой истории медицины. Да, это выглядело осмысленно, и сама простота ответа не давала его заметить.

У Марши чаще забился пульс.

Все теперь переменится.

Нет, не все. Страх, недоверие и отвращение других медиков наверняка останутся. Его всегда будут считать психом, который изувечил себя, чтобы стать каким-то шаманским целителем. Это мнение слишком глубоко окопалось, чтобы быстро перемениться — если оно вообще может перемениться.

Но не надо будет больше работать над одинаковой серией безликих, бесчувственных, выключенных мясных машин, которые потом будут вспоминать его только в кошмарах. Он сможет смотреть в глаза пациентам до и после работы. Он снова увидит, как они улыбаются, увидит весомое доказательство, что цена, им уплаченная, в конце концов стоила того.

И это будет самая главная разница в мире.

— Вам, наверное, не терпится начать, доктор, — мурлыкнул Брат Кулак, грубо возвращая Марши в здесь и сейчас. — Вы же хотите узнать, получится это или нет.

Это не был вопрос.

Серебряные руки Марши сомкнулись в кулаки. Он кивнул. Да, он должен узнать.

И мгновением позже он понял, как круты и высоки стены тигля. Создание, именующее себя Брат Кулак, с самого начала знало, что он будет его лечить, если не ради своей Клятвы или страха перед Сциллой, то чтобы увидеть, действительно ли до осуществления его самой сокровенной мечты рукой подать.

Теперь, когда удивление первого момента прошло, он понимал, что Кулак превратил дар в мусор — если можно назвать даром что-то, купленное ценой смерти друга, — в тот момент, когда передал его. Никак Марши не может использовать это, чтобы вылечить его и потом ощутить себя снова чистым.

Кулак методично лишит его всего, что он любит и во что верит. Он, наверное, сохранит ему жизнь, сделав своим персональным врачом и будет пытать, запрещая лечить своих подданных, которые нуждаются в лечении и заслуживают его. Это вполне в характере персонажа.