– Не понимаю, почему она так упрямится, – возмущалась Мишель. – Разве можно нормально зарабатывать, торгуя в этой крошечной нелепой лавчонке! Казалось бы, она должна была просто ухватиться за возможность получить хотя бы небольшой куш.

Пожав плечами, я высказал предположение:

– Возможно, она считает, что эта земля ей не принадлежит, а значит, она и права не имеет ее продавать?

– Но ведь это же ни в какие ворота не лезет! – возразила Мишель. – Ее девочка совершенно не способна нести ответственность за доставшийся ей кусок земли.

Я молча пил кофе, думая, что у Нарсиса наверняка имелась определенная причина оставить дубовую рощу именно Розетт.

– А ведь я ей кругленькую сумму предложила! – сварливым тоном продолжала Мишель. – И могу сделать только один вывод: она уверена, что со временем цена на этот лес станет существенно выше. Или, может, она считает, что там сокровище зарыто?

И она рассмеялась на редкость противным, визгливым смехом, а мне вдруг пришла в голову мысль: как часто лжецы невольно признаются в том, что было на самом деле, пытаясь доказать противоположное.

– Давайте говорить серьезно, отец мой, – заявила Мишель и перестала смеяться. – На что, собственно, рассчитывал мой отец? Неужели ему не приходило в голову, что всем покажется, будто в его завещании скрыта некая тайна? Шестнадцать гектаров леса вместе со всем содержимым, – очень точно процитировала она, и стало ясно, что все это она тщательно обдумала. – Только не говорите, отец мой, что подобная формулировка не содержит никакого намека; что там, возможно, имеется не только лес!

– Может, и имеется, – сказал я с легким оттенком злорадства. – Нарсис ведь был…

– Человеком сложным, – подхватила Мишель. – Да, он был очень сложным человеком. Никто не знает, сколько усилий мы приложили, чтобы как-то его смягчить, но он никогда…

– Но я хотел сказать, что он был своего рода Дон Кихотом.

– О! И это, конечно, тоже, – подхватила Мишель, и я понял: она понятия не имеет, кто такой Дон Кихот. – Но такой уж он был, мой отец. Очень ему подобные шуточки нравились. Разумеется, ничего в этом лесу не закопано. Ему просто в очередной раз захотелось спровоцировать неприятности. Если бы эта женщина пожелала проявить здравомыслие и сразу продала бы нам землю, нам было бы куда проще разом избавиться от всей собственности. Честно говоря, отец мой… – она понизила голос, – нам бы деньги очень пригодились. Заботы о Яннике уже съели почти все наши сбережения. Мне кажется, она и в этом отношении могла бы проявить к нам сочувствие – ведь и у нее самой ребенок особенный. – В резких интонациях Мишель и ее гнусавом голосе вдруг появился противный сиропный оттенок, а слово особенный она и вовсе произнесла до приторности сладко.

Я допил кофе.

– Я вам очень сочувствую, – солгал я. – Но что я могу поделать?

– Вы могли бы поговорить с ней, – заявила Мишель с раздражающей прямотой. – Вы могли бы убедить ее объясниться с этим типом. С этим Ру. Со мной он разговаривать не желает и ясно дал это понять. Он ведь даже на оглашении завещания не присутствовал. Но вам, возможно, удалось бы заставить их взяться за ум. Убедить, что для них этот кусок земли совершенно бесполезен. Иначе вскоре пойдут разговоры. Вы же знаете, каковы здесь люди.

Да, это я действительно знаю. А еще я знаю, что меня сейчас пытаются попросту обвести вокруг пальца. Монтуры явно уверены, что в лесу, завещанном Розетт, имеется и еще что-то, кроме дубов. Но что? Зарытое в землю сокровище? Какая глупость! С другой стороны, старый Нарсис всегда страдал излишней подозрительностью. Так что было бы вполне в его духе сложить все наличные деньги в коробку и закопать их в лесу, а не поместить в банк. Ну, а что касается моих предполагаемых бесед с Вианн или Ру…

– Сомневаюсь, что мои уговоры помогут, – сказал я. – И потом, я являюсь душеприказчиком Нарсиса. Я не имею права идти против его желаний и вмешиваться в исполнение последней воли покойного.

– О… – Мишель вздохнула, но я заметил, что взгляд ее снова метнулся к зеленой папке с исповедью Нарсиса, лежавшей на кухонной стойке рядом с чайником. – Но если там, – сказала она, указав глазами на папку, – вы все-таки что-то обнаружите… Например, указания на то, что в лесу закопаны некие ценности… Вы ведь будете обязаны кому-то об этом сообщить, верно? Я, собственно, просто так это сказала, может быть, глупо даже предполагать нечто подобное, но все же. Вам ведь пришлось бы сообщить эти сведения солиситору или, по крайней мере, оповестить семью покойного…

Я только вздохнул.

– Я считаю этот документ скрепленным печатью исповеди, – твердо заявил я. – И я никогда и никому не открыл бы его содержания, как никому не открыл бы и вашей, мне доверенной, исповеди.

– Но ведь отец даже католиком не был! – запротестовала Мишель. – И, конечно же…

– Вопрос не в том, был ли он католиком, мадам Монтур. Мои обеты не меняются в зависимости от того, кто передо мной исповедуется: верующий, неверующий… или попросту лицемер.

По-моему, этого было более чем достаточно. Я заметил, как вспыхнуло ее лицо – скорее, правда, от гнева, а не от чего-либо другого.

– Мне представляется весьма странным, – сказала она, – что от меня скрывается некий документ, от которого, вполне возможно, зависит судьба моего сына и то, сможет ли он получать должный уход, или же нам придется рассчитывать лишь на милость государственных учреждений. Причем делается это все исключительно по прихоти старика, который, вероятно, под конец жизни был уже не в своем уме.

Что-то в ее словах меня насторожило.

– Что вы имели в виду, говоря, что вам придется рассчитывать лишь на милость государственных учреждений?

Мишель Монтур, гордо вскинув голову, посмотрела мне прямо в глаза.

– Видите ли, отец мой, – начала она, вновь взяв на вооружение те сиропные интонации, которыми любила пользоваться, рассказывая о недугах сына, – мы с мужем не всегда ведь будем в состоянии заботиться о Яннике. Мы уже столько денег потратили на специальные школы и всевозможных врачей – и все это без видимых результатов и сколько-нибудь ощутимой благодарности… – Она осторожно промокнула уголки глаз кончиками пальцев. – Однажды нас не станет, и тогда нашему сыну придется отправиться в соответствующее учреждение. Если, конечно, нам не удастся до этого собрать необходимые средства, дающие возможность и впредь обеспечить за ним должный уход.

Это меня несколько удивило. Я ведь уже познакомился с сыном Мишель Монтур и успел понять, что мальчик вполне способен взаимодействовать с другими людьми; Янник, пожалуй, даже определенную смекалку проявил, когда они вместе с Розетт предприняли налет на кладовую Нарсиса и украли банку варенья.

– По-моему, Янник, повзрослев, вполне сумеет жить независимо от родителей, – сказал я.

Она покачала головой: