Я бы, конечно, мог уйти – достаточно было бы оглушить и связать охранников, но куда бы я пошел? На данный момент, кроме Англии, у меня нет пристанища и, более того, нет плана – и не будет, пока я не встречусь с кем-нибудь из своих людей и не узнаю, что происходит во Франции и как обстоит дело с шуанерией. Если кто не знает, что это такое – так мы назвали наше восстание за восстановление монархии и древних свобод в честь братьев Шуанов, наших ранних лидеров.

А теперь лорд Хоксбери вспомнил обо мне, подумал я, срезая ножом печать с конверта. Он же Роберт Бэнкс Дженкинсон, секретарь по иностранным делам. Лорда он получил, когда его отца сделали графом Ливерпульским, лет пять назад. Не самый приятный человек, конечно… А кого он рекомендует? Виконта Кэри я, увы, знаю, а вот что это за О’Нил такой?

– Ну что ж, пригласите их войти.

Кэри был таким же, как тогда, когда я встречался с ним два года назад у Роберта д’Оверня на Джерси. Мне он тогда уже показался очень скользким, и мне было ясно, что особо доверять ему – равно как и д’Оверню – нельзя. И, действительно, обещанные деньги и оружие на продолжение шуанерии так и не материализовались. Интересно, что они мне принесли на этот раз? Еще обещания? Небось более щедрые, чем в прошлый раз?

– Рад вас видеть, мсье генерал, – осклабился виконт. – Позвольте вам представить мсье О’Нила.

– Очень рад с вами познакомиться, генерал, – сказал тот с акцентом, в котором я услышал и Ирландию, и Америку. Знаете, хоть я и не слишком хорошо говорю по-английски, я бретонец, а у нас там какие только корабли ни приходят и какие только моряки ни шатаются по улицам… Помню, в молодости мне довелось несколько раз, простите за грубость, бить морды тем из них, кто себя не слишком хорошо вел.

Впрочем, и среди них разные бывали – особенно ирландцы, они ведь тоже кельты, как и мы, бретонцы. И этот О’Нил мне тоже сразу понравился – у меня возникло впечатление, что он не так прост, как казался, но мужчина надежный. Ведь часто первое впечатление – самое верное. И меня оно редко подводит. Вот, например, про то, что англичанам не нужно доверять, я почувствовал сразу. Впрочем, один раз я действительно ошибся по-крупному – при знакомстве с неким корсиканцем по фамилии Буонапарте.

– Ну и что же вам поручили передать? – насмешливо спросил я, наблюдая, как Кэри удерживает себя со всех сил, чтобы не нагрубить в ответ. Ведь он, видите ли, цельный виконт, белая кость, и никто ему не приказывает, кроме его британского величества.

– Мы готовы помочь шуанам, мсье генерал. И деньгами, и оружием, и боеприпасами.

– Что-то мне кажется, что вы такое уже предлагали, – усмехнулся я. – Вот только тогда денег до нас дошло хорошо если десятая часть того, что вы пообещали, а оружие… Даже если не принимать во внимание то, что оно было свидетелем еще Столетней войны…[29] Да и было его столь мало, что вооружить им можно при желании было хорошо если взвод.

– Мсье генерал, самое старое было времен Семилетней войны[30], и было его не менее сотни стволов…

Я заметил, что на лице ирландца на мгновение появилась сардоническая улыбка, и подумал, что в нем, похоже, не ошибся.

– А обещано было две тысячи.

– Ну, если бы вы так быстро не были разгромлены…

– Мы продержались еще несколько месяцев – а деньги и оружие было обещано не позднее чем через тридцать дней.

– Обещали – да. Но не успели…

– Знаете, что, мсье виконт. Я готов поговорить с вашим напарником, но вас я видеть не хочу. Здоровья!

Кэри побледнел – вероятно, от гнева, – но вышел и оставил меня наедине с ирландцем.

18 (30) июня 1801 года.

Санкт-Петербург.

Жюль Маршан,

куафер и доверенное лицо Первого консула Наполеона Бонапарта

К моему глубокому удовлетворению, тяжелое ранение, которое нанес мне в Митаве проклятый иезуит и мой личный враг Дюваль, зажило. Я снова чувствовал себя здоровым и полным сил. Большое спасибо русским врачам, которые спасли меня от смерти. К сожалению, я не могу поблагодарить лично Алана, человека, который оказал мне первую помощь. Как мне сказали, он сейчас в Париже, а я вот снова в Петербурге.

Дело в том, что в Кёнигсберге у меня состоялась беседа с генералом Дюроком и Первым консулом. Они похвалили меня, сказав, что собранные мною сведения очень помогли им установить правильные и доверительные отношения с русскими.

В свою очередь, мне пришлось рассказать им, что русские догадались, кто я и кого представляю. Так что маскироваться под услужливого и старательного куафера мне уже не удастся.

– Ну и что, – пожал плечами Бонапарт. – Будешь просто моим доверенным лицом. Ты ведь знаешь, что я могу доверять только тем, с кем вместе ходил в бой и делил кусок заплесневелого хлеба на походном биваке. Жюль, я помню тебя еще по Итальянскому походу. Уже тогда я понял, что ты рожден с маршальским жезлом в солдатском ранце. Поверь мне, я никогда не забываю тех, кто помог мне в трудную минуту.

Мне, конечно, было приятно услышать эти слова, но справедливости ради я напомнил Первому консулу, что мне уготована участь не боевого офицера, а шпиона.

Услышав это, Бонапарт поморщился.

– Жюль, друг мой, я знаю, что один хороший шпион приносит своей державе больше пользы, чем десять напыщенных и блестящих штабных болванов. Я начал большую игру с русскими партнерами. И мне нужны верные и умные люди, которые тактично и незаметно докладывали бы мне о ходах моих новых союзников. Я знаю, что ты благодарен русским за свое спасение. Поверь мне, я хочу, чтобы ты действовал не во вред своим спасителям, а на пользу. Ведь сейчас у нас общие враги – англичане и роялисты. Так что вдвоем нам бороться с ними будет гораздо легче. А если знать, что эти «пятнистые»…

Тут Наполеон, не закончив свою мысль, заговорил с Дюроком. Он потребовал, чтобы генерал передал мне в России несколько работающих там французских агентов. Таким образом, я становился кем-то вроде резидента, на которого замыкались информаторы, сообщавшие мне все интересное, произошедшее в Петербурге и не только в нем.

Не знаю, как, но генерал Михайлов тут же узнал об этом разговоре. При очередной встрече он приветливо похлопал меня по плечу и поздравил с повышением. Когда же я попытался уточнить, что он имеет в виду, генерал таинственно приложил указательный палец ко рту и произнес:

– Silence![31]

Из чего я сделал вывод, что русские непонятно как прослушивали все наши разговоры.

После окончания переговоров французская делегация отправилась в Париж, а русская – в Петербург. По пути мы завернули в проклятую Митаву. Генерал Михайлов встретился с чиновниками, которые занимались розыском бывшего иезуита и агента роялистов Дюваля. Не знаю, насколько старательно они занимались порученным им делом, но ни самого Дюваля, ни его следов обнаружено не было. Генерал остался этим очень недоволен и произнес несколько русских бранных слов, которые по прибытии в Россию я выучил в первую очередь.