старая, и я не думаю, что ей хотелось бы, чтобы я разглядывал ее сморщенное розовое белье среди простыней и полотенец. Да и мне не хочется его видеть.

– Как прошла неделя? – спрашивает она.

Она всегда это спрашивает. Не думаю, что ей на самом деле интересно, как прошла моя неделя.

– Мне прокололи шины, – говорю я.

Она перестает складывать вещи в сушилку и смотрит на меня.

– Прокололи шины? Здесь? Или на работе?

Не понимаю, какая разница.

– Здесь, – говорю я. – Я вышел в четверг утром, а они все спущены.

Мисс Кимберли выглядит расстроенной.

– Прямо на нашей парковке? Я-то думала, тут безопасно!

– Было очень неудобно, – продолжаю я. – Я опоздал на работу.

– Но… вандалы… Прямо тут!

На ее лице выражение, которого я раньше не видел, – смесь страха и отвращения. Потом она сердито смотрит прямо на меня, будто это я виноват. Я отвожу глаза.

– Ну вот, хоть переезжай! – восклицает она.

Не понимаю: зачем ей переезжать, если мне прокололи шины? Ей шины проколоть никто не сможет, потому что у нее их нет. У нее нет машины.

– Вы видели, кто это сделал? – спрашивает она.

Вещи торчат из сушильной машины – выглядит неряшливо и неприятно, как будто еда, свисающая с тарелки.

– Нет, – говорю я.

Достаю светлые вещи из светлой корзины и загружаю их в правую стиральную машину. Добавляю порошок, аккуратно отмерив, потому что брать слишком много – неэкономно, а если взять слишком мало, вещи не отстираются. Опускаю монеты в прорезь, закрываю дверь, устанавливаю режим: стирка теплой водой, ополаскивание холодной, обычная стирка, – затем нажимаю кнопку «Пуск». Машина клацает, и вода с шипением течет по шлангам.

– Какой кошмар! – говорит мисс Кимберли.

Она заталкивает остатки в сушилку – движения у нее резкие. Что-то сморщенное и розовое падает на пол, я отворачиваюсь и достаю вещи из темной корзины. Кладу их в среднюю стиральную машину.

– Конечно, такому, как вы, не страшно! – говорит она.

– Какому «такому»? – спрашиваю я.

Раньше она так со мной не разговаривала.

– Вы молодой, – объясняет она. – Вы мужчина. Вам не о чем беспокоиться.

Я не понимаю. Я молодой, с точки зрения мисс Кимберли, но в общем-то достаточно взрослый, чтобы разбираться в жизни. Я мужчина, но разве это означает, что меня не беспокоят проколотые шины?

– Мне прокололи шины, это неприятно, – говорю я нерешительно, потому что не знаю, как она отреагирует.

– Да, конечно! – говорит она торопливо.

Обычно мисс Кимберли изжелта-бледная при тусклом освещении прачечной, но теперь на ее щеках горят красные пятна.

– Зато вам не нужно бояться, что на вас… нападут. Не то что нам, женщинам!

Смотрю на мисс Кимберли и не представляю, чтобы кто-то на нее напал. Она седая, на макушке просвечивает розовая лысина, кожа морщинистая, руки покрыты коричневыми пятнами. Я хотел бы спросить, не шутит ли она, но догадываюсь, что она говорит серьезно. Она никогда не смеется, даже не подшучивает, когда я что-то роняю.

– Не волнуйтесь, мисс Кимберли! – говорю я.

Засыпаю порошок в машину с темными вещами. Опускаю монеты в прорезь. Слышу, как хлопнула дверца сушилки; занятый мыслями о мисс Кимберли, я отвлекся и не ожидал этого звука. Рука невольно дергается. Монета скользит мимо прорези и падает в машину. Теперь придется все вытаскивать, чтобы ее найти, и порошок стряхнется с одежды прямо в барабан. В голове гул.

– Спасибо, Лу! – говорит мисс Кимберли уже спокойней и дружелюбней.

Я удивлен. Не ожидал, что скажу правильную вещь.

– Что случилось? – спрашивает она, когда я начинаю доставать вещи, стряхивая с них порошок.

– Уронил монету, – объясняю я.

Она подходит ближе. Я не хочу, чтобы она подходила ближе. От нее сильно пахнет духами, очень сладкий запах.

– Бросьте другую, а эта будет очень чистой после стирки.

На какое-то время я застываю с одеждой в руках. Можно ли оставить внутри монету? В кармане есть запасная. Бросаю вещи и лезу в карман. Монета правильного размера. Вставляю ее в прорезь, закрываю дверцу, устанавливаю нужную программу и нажимаю кнопку «Пуск». Опять клацанье и шипенье шлангов. Раньше я думал, что понимаю мисс Кимберли – она была предсказуемой старушкой, которая стирает по пятницам, как и я. Еще несколько минут назад я думал, что понимаю ее – по крайней мере, заметил, что она расстроена. А она расстроилась – я видел, однако тут же предложила мне выход из затруднения. Как ей это удалось? Все нормальные люди так умеют?

– Так легче, чем доставать одежду, – продолжает мисс Кимберли. – И порошок не рассыплется, не придется подметать. Я всегда беру запасные монеты на всякий случай. – Мисс Кимберли издает короткий сухой смешок. – Руки стали дрожать от старости…

Она замолкает, глядя на меня. Я до сих пор гадаю, как она смогла найти решение в расстроенном состоянии, и тут осознаю, что она чего-то ждет. «Спасибо» подходит для любого случая, даже если не знаешь, за что благодаришь.

– Спасибо, – говорю я.

Вновь угадал. Она улыбается.

– Вы хороший человек, Лу. Мне жаль, что так вышло с шинами, – отвечает она и смотрит на часы. – Мне нужно сделать несколько звонков. Вы побудете здесь? Присмотрите за сушилкой одним глазком?

– Я буду внизу, – говорю я. – Не в прачечной – тут слишком шумно.

Я и раньше это говорил, когда она просила «присмотреть одним глазком». Мне всегда представляется, как я смотрю на стиральную машину, закрыв один глаз, но мисс Кимберли я об этом не рассказывал. Я знаю, что значит это выражение, но, по-моему, оно глупое. Мисс Кимберли кивает, улыбается и выходит. Еще раз проверяю режимы на обеих машинах и иду в коридор.

Пол в прачечной из отвратительного серого бетона, слегка покатый – под стиральными машинами большое сливное отверстие. Я знаю, что там слив, потому что два года назад, спустившись со стиркой, застал в прачечной рабочих. Они отодвинули машинки и открыли отверстие. Пахло очень плохо: кисло и тошнотворно.

В коридоре на полу плитка с полосками двух оттенков зеленого на бежевом фоне. Сторона плитки двенадцать дюймов; в коридоре пять плиток в ширину и сорок пять с половиной в длину. Их уложили так, что полоски располагаются перпендикулярно друг другу. То есть полоски на каждой из плиток располагаются под углом девяносто градусов по отношению к полоскам на соседних плитках. Большинство плиток ориентированы одним из двух способов. Но восемь еще и перевернуты вверх ногами относительно других плиток того же направления.

Я люблю смотреть на пол в коридоре и размышлять про эти восемь плиток. Что за узор пытался создать мастер, положив