— Ну чего ты ревешь? — Трефаилу надоело думать о странном поведении капитана и террористки, и он решил позаботиться о друге. — Что там особенного осталось?

— Два отгула, — всхлипнул Тургений. — Любовь миллионов… и в туалет хочу.

Наконец Трефаилу открылась истинная причина душевного томления — ему тоже до слез хотелось отдать долг природе.

— Бедный Тургений! — По лицу Трефаила потекли слезы. — Ты пописать хочешь?

— Ага, — жалобно кивнул Мумукин. — Какать…

Трефаил заметался по палубе, пытаясь найти боцмана или кого-нибудь из матросов, однако никого найти не мог, если не считать глухонемого кока, который надраивал и без того сияющую сковородку, на дне которой темнела таинственная надпись «Maria Celesta» — видимо, имя жены. Язык жестов не помог: на все покряхтывания, хватания за живот и приплясывания с ладонями в районе паха кок показывал за борт.

— Идиот слепой, ничего не видит, что я показываю, — проклял Трефаил корабельного повара и помчался к Биркелю.

Биркель едва не угорел, потому что при помощи парового калькулятора пытался подсчитать грядущие барыши. Перспективы в связи с угоном самого большого парохода в мире открывались головокружительные, но младший Касимсот не подозревал, что голова у него кружится вовсе не от перспектив, а от угарного газа.

— У тебя вот… висело, — сообщил ввалившийся в каюту Сууркисат, подхватывая медленно падающий на пол топор. — Форточку открой.

— Не форточку, а иллюминатор, — оскорбился угоревший Биркель.

— Ты меня не учи, — повысил голос Трефаил. — Скажи лучше, где у вас тут туалет, а то повар у вас ни хрена не понимает, за борт предлагает оправляться.

— Во-первых, не повар, а кок. — Биркель открыл иллюминатор, и в каюте запахло рыбой. — Во-вторых, не туалет, а гальюн. И в-третьих, чем тебе не нравится перспектива оправиться через борт?..

А Мумукин там какать хочет, с тоской подумал Трефаил, энергично встряхивая упавшего в обморок контрабандиста.

Аккуратно настучав Биркеля по физиономии и добившись его возвращения в ужасающую действительность, Сууркисат вежливо попросил:

— Я спрашиваю, где мне найти туалет для приличных людей с незаконченным высшим образованием? Мы стесняемся делать это при большом скоплении народа.

Биркель вдруг побледнел, вырвался из рук Трефаила, высунул голову в иллюминатор и что-то несколько раз прорычал.

Когда голова Биркеля вернулась, лицо из бледного стало зеленым… но быстро созревало и вскоре приобрело нормальный розовый цвет. Такие метаморфозы заинтересовали пытливый ум Сууркисата, и он выглянул наружу.

Особых изменений в своем организме он не почувствовал, но зато оказался глубоко потрясен открывшейся ему картиной: по всему левому борту в самодельных люльках висели матросы с голыми задами и отчаянно кряхтели. Подозрительный звук сверху заставил Трефаила вывернуть шею под неестественным углом, и взору его предстало зрелище поистине ужасающее. Огромный зад с татуировкой «Непоседа» висел буквально в полуметре от лица Сууркисата.

Осторожно, чтобы не смущать обладателя кокетливой надписи, Трефаил втянул голову в каюту и ощупал волосяной покров головы, старательно обоняя воздух. Потом вздохнул облегченно — и захлопнул иллюминатор.

— Биркель, вертись, как хочешь, но нам с Тургением нужен цивилизованный… — Сууркисат вспомнил слово: — …гальюн.

И, чтобы как-то разрядить обстановку, пошутил:

— Иначе я тебе глаз высосу.

Через пять минут Биркель спускал на воду шлюпку, а в шлюпке сидели гордый Трефаил и совершенно остекленевший от воздержания Тургений.

— Через час лебедкой обратно подтяну, — пообещал Биркель. — Вам хватит… оправиться?

— Пойдет, — разрешил Трефаил.

Шлюпка плюхнулась в волну, и фал на кормовой лебедке начал стремительно вытягиваться — механик и кочегар, едва вернувшись в машинное отделение, получили команду «полный вперед».

Шлюпка была вместительная и даже благоустроенная — с небольшим кубриком, в котором нашлись запасы еды, теплой одежды, сухого (и главное — чистого) белья размеров Б и М, а на корме лодки обнаружился стульчак, на который Тургений тут же уселся.

— Мумукин, штаны снять забыл, — предупредил Сууркисат.

Как ошпаренный Мумукин соскочил с насеста, избавился от лишнего гардероба и уже через минуту весело напевал:

— А-а я-а ся-а-а-ду-у… в туалет… и-и у-у-еду-у… куда-нибу-удь…

С чувством глубокого удовлетворения — на борту даже нашелся старый номер «Чукчанской правды», так что с туалетной бумагой проблем не возникло — Мумукин встал во весь рост и крикнул:

— Лысюка, ты дура-а!

Простор будоражил нервы не только Тургению. Исполненный вдохновения, Трефаил тоже загорланил песню «Раскинулось море широко».

Фал меж тем продолжал разматываться, и вскоре пароход ушел так далеко, что казалось, будто диссидентов собирались оставить в открытом море. И если Мумукин хоть как-то реагировал на происходящее, а именно — впал в панику, то Трефаилу все было параллельно.

— Герыч, не суетись, Биркель нас через час подтянет, — попытался он успокоить товарища.

Однако Мумукин не успокаивался. Он приводил аргументы, что погода резко испортилась, что волны ходят слишком высоко, что скорость шлюпки вдруг резко упала, и вода в кильватере уже не пенится, и пароход куда-то исчез…

Трефаил огляделся.

Действительно, раскинулось море широко. Настолько широко, что никаких ориентиров в поле зрения не осталось, ибо пароход действительно исчез.

А через минуту начался шторм.

Люлик понял, что влюбился в Лысюку, когда она призналась, что мечтает замуж.

— За кого? — Улыбка придала лицу морского волка не самое умное выражение.

— За Мумукина, — покраснела Лысюка. — Ой, а у вас руль оторвался…

Черная ревность обуяла душу моряка, который до сегодняшнего утра и слов любви не знал. Он вышел со штурвалом в руках на мостик и вдохнул полной грудью свежего морского воздуха.

Не помогло.

В бессильной ярости капитан забросил штурвал подальше в море. Как бы в ответ с севера ударил порывистый ветер, матросы забегали по палубе, закрепляя снасти.

Не в силах сдерживать гнев, Люлик направился мстить. Заскочив в каюту, взял валяющийся почему-то на койке топор и вышел на тропу войны. Он обыскал весь пароход, но нигде надоедливых дрищей, или как их там — диссонансов? дисплеев? да какая разница… — найти не мог.

На корме стоял Биркель.

— Где эти твои… клиенты? — как бы между прочим спросил Люлик у брата.

Биркель с подозрением осмотрел топор, который старший Касимсот застенчиво прятал за спиной, и сообщил:

— В трех кабельтовых отсюда.