— Сейчас, сейчас… — виновато засуетилась миссис Квест. Она передвинула что-то на туалетном столике Марты и переставила стул. Потом подошла к дочери, которая стояла в стороне, застыв в каком-то нервном враждебном оцепенении, потрепала ее по плечу, по волосам, по руке — так плохой скульптор неумело тискает и мнет уже испорченный им кусок глины. — У тебя усталый вид, — пробормотала она упавшим голосом. — У тебя усталый вид, надо выспаться… Ложись пораньше.

— Мэй! — раздраженно крикнул мистер Квест, и миссис Квест выбежала из комнаты.

Марта из окна наблюдала, как они отъехали в своей залатанной, дребезжащей машине с дверцами, привязанными веревкой, и она, подпрыгивая, покатилась среди новеньких машин. Люди оборачивались и сочувственно улыбались, глядя на это живое напоминание о том, что они живут в сельскохозяйственной стране — и притом в такой, которая еще только делает свои первые шаги. Марта тоже невольно улыбнулась. Она все еще стояла, оцепенев, посреди комнаты, и в ней крепло решение уехать отсюда — уехать немедленно.

В дверь постучали. Стук в дверь — проявление вежливости, к которой Марта не привыкла, — смягчил ее, и она любезно ответила:

— Войдите.

Вошла миссис Ганн, рослая женщина, грузная и рыхлая. У нее были выцветшие рыжеватые волосы, блеклые, но красивые голубые глаза, вид усталый и добродушный.

— Я с удовольствием побеседовала с вашей мамой, — сказала она. — Глядя на вас, я удивлялась: такая молодая и совсем одна. — Марта тем временем усиленно обдумывала, как бы повежливее сказать хозяйке, что она собирается съехать, но что миссис Ганн тут абсолютно ни при чем — просто так нужно, а миссис Ганн продолжала болтать, и у Марты не хватало мужества перебить ее. — Ваша мама говорила, что вы совсем ничего не едите, и просила последить за вами. Я сказала, что вы питаетесь на стороне, но я все сделаю, что от меня зависит.

— В этом не будет необходимости, миссис ван Ренс… — Марта спохватилась и, помолчав немного, смущенно добавила: — Я хочу сказать — миссис Ганн. Я ем как лошадь.

Миссис Ганн удовлетворенно кивнула.

— Судя по всему, у вас есть голова на плечах. Я и вашей маме сказала, что девушки в наше время пошли очень здравомыслящие. Моя Рози целых два года встречалась с мальчиками до замужества, и мне ни разу не пришлось на нее голос повысить. Все дело в том, чтобы мужчина помнил свое место; надо с самого начата показать ему, что задаром тут ничего не получишь. — Марта хотела было съязвить, но миссис Ганн подошла и поцеловала ее, и девушка сразу растаяла. — Если вам что-нибудь понадобится, обратитесь ко мне. Я знаю, молодежь не любит, когда к ней пристают. Но вы смотрите на меня, как на свою маму.

— Благодарю вас, миссис ван Р… миссис Ганн, — от всей души сказала Марта, и миссис Ганн вышла.

Марта осмотрелась вокруг с такой неприязнью, точно все здесь было чем-то заражено. Она заглянула в ящики: все вещи были уложены так, как нравилось ее матери, об этом говорила каждая складочка, каждый сгиб. Но ведь за комнату заплачено до конца месяца, подумала Марта, и ей не по средствам плюнуть на все и переехать. Она выбросила вещи на пол и снова уложила их по своему вкусу, хотя посторонний глаз не заметил бы никакой разницы; затем она передвинула кровать на то место, где, как ей казалось, та раньше стояла, — но Марта не отличалась наблюдательностью и потому не помнила точно, где же все-таки стояла кровать. Когда со всем этим было покончено, Марта почувствовала, что очень устала, и, хотя было еще рано, разделась и подошла к окну: мимо дома проносились машины, и свет их фар скользил золотыми бликами и полосками по ней и по цветам в саду, которые вдруг яркими пятнами выступали из тьмы. За садиком и улицей виднелись черные силуэты деревьев, выступавшие на темном ночном небе. Там был парк. А за ним — город, который представлялся Марте таким же средоточием всяческих увеселений, каким, судя по книжкам, были Лондон и Нью-Йорк. Она мечтала о той минуте, когда ей предложат приобщиться к удовольствиям этого города, а сама невольно сравнивала силуэты вырисовывавшихся перед нею деревьев с очертаниями зарослей у себя на ферме; и ей начало казаться, что поля фермы как бы вытянулись в ночи, словно длинная призрачная рука, и на руке этой, на широкой ладони, стоит она, Марта, совсем крохотная фигурка, и из этого надежного укрытия смотрит на свою будущую жизнь. А утром, когда она проснулась и увидела залитый теплым солнечным светом кокосовый мат на полу, то еще сквозь сон с удивлением подумала: что это случилось с бочкой водовоза? Наверно, тормоза отказали, оттого она так и громыхает. Марта села в постели, и мало-помалу до ее сознания дошло, что она не у себя дома: мозг подсказал ей, что это вовсе не водовоз, а фургон, развозящий продукты, и уши у нее сразу заныли, как бы протестуя против непривычного шума.

В конторе она всю первую половину дня старалась «не зевать», наблюдая, как работают другие служащие. А после завтрака мистер Макс Коэн принес ей документ и велел перепечатать. Марта так волновалась, что три раза начинала сначала, и, когда мистер Коэн пришел за ним, у нее было напечатано лишь: «Меморандум соглашения о продаже» — вкривь и вкось наверху листа. Он нетерпеливо заверил ее, что ничего страшного нет, пусть она не торопится, но Марта вся сжалась. Пальцы у нее дрожали и были точно налиты свинцом, в голове стоял туман. Перепечатать две страницы, написанные его убористым мелким почерком, — чисто и аккуратно, чтобы было приятно посмотреть, казалось ей в ту минуту непосильной задачей. Мистер Макс так и ушел домой, не подойдя больше к ее столу; а она, выбросив в корзину для бумаг с десяток испорченных листов, решила прийти на следующее утро пораньше и сделать работу до появления остальных.

Уже выходя из комнаты, миссис Басс спросила ее:

— А у вас есть диплом?

Марта ответила, что нет, она училась печатать дома. Миссис Басс ничего не сказала, а лишь рассеянно кивнула, глаза ее в эту минуту были всецело заняты созерцанием элегантной жены мистера Джаспера Коэна.

Марта вышла из конторы, чувствуя себя до того униженной, что ничего не видела перед собой. Она смертельно ненавидела закон и все, что с ним связано. И она сказала себе: «Не буду я всю жизнь печатать эту идиотскую тарабарщину».

Она стояла на углу — в сумочке у нее лежали деньги мистера Джаспера Коэна, или, вернее, то, что от них осталось, — и с завистью наблюдала за беззаботной толпой молодых людей и девушек, входивших в «Отель Макфата». Постояв немного, Марта пересекла улицу и вошла в редакцию газеты «Замбези ньюс». Она решила повидать мистера Спэра, старого журналиста, который знал ее, когда она была «еще ребенком». Иными словами — года четыре назад, когда она во время каникул гостила месяц у него в доме. Она пробыла в редакции не больше получаса и вышла оттуда растерянная, с пылающими щеками. То, что произошло, было так неприятно, что не хотелось даже вспоминать. Но ей следовало запомнить — и запомнить крепко, что она — человек без специальности. И только тут она наконец поняла, какое огромное одолжение сделал ей мистер Коэн. А потому на следующее утро она уже совсем в другом настроении сидела в конторе за своим столом. Она, конечно, «не зевала», но смотреть, как работают другие, у нее просто не было времени: еще задолго до того, как был перепечатан первый документ, на столе ее лежало уже несколько других, и не успела она оглянуться, как настал обеденный перерыв. Слишком уж она была неопытна. Напрасно она старалась уверить себя, что документы, которые вышли из ее машинки, аккуратно сколотые и скрепленные зеленой полоской бумаги — в точности такой же, какой скрепляла свои безукоризненные, изысканно отпечатанные документы миссис Басс, — были выполнены удовлетворительно. На лице мистера Макса Коэна не отразилось ничего, когда он взял их, слегка кивнув головой, но потом Марта увидела, что миссис Басс перепечатывает их. Больше ей уже ничего не давали. Целый день она протомилась без дела за рабочим столом, мучительно сознавая свою никчемность; ей бы очень хотелось убежать, и в то же время ее не оставляла мысль о том, что будет дальше.