Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Давай! — решительно сказала Ольга, глаза ее пылали инфернальным блеском. Она рвалась в бой.
— Э нет, сначала оформим отказ, и быстро. Времени-то пару дней осталось, — я посмотрела на нее добрыми глазами и продемонстрировала приглашение. — И комнату Риммы Марковны освободи. Ей тоже жить где-то надо будет.
— Но тут стоит Горшкова Л.С. — растерянно сказала Олечка, заглядывая на картонный листочек.
— Конечно, ведь приглашение выписано на меня. — кивнула я. — Но здесь только инициалы. Ты — Горшкова Ольга Сергеевна — О.С. Получается только одна буква «О» отличается. Я буду готовить документы от депо «Монорельс», и аккуратненько поменяю.
— А на приглашении?
— Я аккуратно дырочку сделаю, маленькую-маленькую. Пишущие машинки иногда прорывают бумагу. Там такая суета будет, поверь, никто к этой дырочке и не придерется. А в списки я тебя сразу запишу так, как надо.
— Так в каждой же делегации руководитель есть, — проявила трезвость мысли Олечка, — Оттуда. В смысле «сверху». Он же сразу все поймет. Кроме того, я же не буду на все эти мероприятия и собрания ходить. С этим как?
— Ой, да ладно тебе прибедняться, — снисходительно пожала плечами я, — с твоими-то талантами. Ты же актриса. Я-то тебя на сцене видела.
Ольга аж вспыхнула от удовольствия и согласилась, с радостью.
Фух, если получится все, как я и планирую, одной из головных болей будет меньше. В том, что семейство Горшковых доставит мне потом кучу хлопот я не сомневалась. А так, если Ольга упорхнет — то вопросы с комнатой и со Светкой отпадут, сами собой. И даже, если ей потом дадут пинком под зад, или никто из заморских женихов не клюнет — то мою квартиру с комнатой Риммы Марковны я до того времени уже разменяю.
Эх, еще бы Горшка куда-нибудь пристроить — и жизнь бы сразу заиграла по-новому!
Да. Вот такой вот я Робин Гуд.
Римма Марковна и Нора Георгиевна сидели во дворе на лавочке и мирно сплетничали, пока Светка в песочнице увлеченно лепила домики, а Лёля дремала рядом. Я прислушалась:
— Вы не правы! Она была тонкой и романтичной женщиной! Настолько интеллигентной, что даже своего супруга, Льва Генриховича, била по голове бюваром исключительно с репродукциями Тициана.
— Но, согласитесь, музицировала она всё-таки дурно.
— Зато так прелестно ухаживала за могилой Льва Генриховича, высадила там лиловую герань и душистый горошек…
— Но Лев Генрихович ненавидел герань.
— Полагаю, в этом и есть причина.
Я хихикнула, и соседки сразу меня заметили:
— О! Лидия! — замироточила Нора Георгиевна. — Когда освободишься — загляни ко мне, я приготовила для тебя дневники Гиппиус.
— А я — рагу и пирог с рыбой — лучезарно ухмыльнулась Римма Марковна, и посмотрела на Нору Георгиевну с победоносным видом.
— Говорят, французские ведьмы готовили рататуй из потрохов мышей и лягушек, — не удержалась от милого комментария Нора Георгиевна, и любезно при этом улыбнулась.
— Не знаю за рататуй, а уж синие книги — точно! — подколола в ответ Римма Марковна, елейным голосом.
— А я для вас — кое-какую информацию, — прерывая ответное возмущение Норы Георгиевны, тоже заговорщицки понизила голос до шепота я. — Конфиденциальную.
Римма Марковна и Нора Георгиевна аж встрепенулись. Мгновенно и Зинаида Гиппиус с «Синей книгой» и рагу были забыты, как несущественное.
— Светочка, — торопливо позвала Римма Марковна, — пошли-ка быстренько домой, пора компотик кушать!
А Нора Георгиевна просто подхватила дремавшую Лёлю на руки и первой метнулась в подъезд.
В общем, после небольшой вступительной речи, вручила я дамам «Манифест» и попросила чуток отредактировать. Ну, запятые там расставить, «жи — ши» всякие проверить… и остальное… «усочнить»… по возможности.
Вечером, отведав рататуй и рыбный пирог, я решила нанести визит Ивану Тимофеевичу.
Сосед принял меня крайне любезно, был мил и гостеприимен, лишь поблескивающие от сдерживаемого смеха глаза выдавали то, что он жутко доволен своей выходкой и никакого раскаяния отнюдь не чувствует.
— Лидия, — весело сказал он, пока мы пили чай на кухне, — твоя последняя заметка имела успех у наших читательниц.
— Я рада, — скромно кивнула я, помешивая чай ложечкой, и добавила. — Но если вы заговорили вдруг о моих успехах, значит, это еще не всё, правильно?
— Правильно, — не стал кривить душой сосед. — Ты же взрослая девушка и понимаешь, что у всякого успеха есть и обратная, так сказать темная, сторона.
— Вы меня увольняете? — вздохнула я и отодвинула чашку. — Надеюсь хоть не из-за Бальмонта?
— Да что ты! — сосед сделал ручкой жест в стиле «уйди, прАтивный». — Пришло письмо, от возмущенного читателя.
— Ну, хорошо, — сказала я, чуть удивленно, — давайте сюда, напишу ответ.
— Дело в том, что пришло оно не нам, не в газету, а сразу в райком Партии, — поморщился Иван Тимофеевич.
— И что теперь? — спросила я.
— Да проверка теперь будет, — скривился как от лимона сосед. — Мы-то привычные, а вот у тебя проблемы могут быть, как у кандидата в члены Партии.
— А что у меня проверять? — удивилась я, — я работаю на производстве, замечаний не имею, общественную деятельность веду активно, в институт вон поступила, в педагогический. Что не так?
— На вот, сама ознакомься, — Иван Тимофеевич протянул мне сложенный листок из тетрадки в косую линию.
Я развернула и вчиталась в неровные строчки:
«…Обилие чепухи в нашей газете поражает. Кинематограф убил театр. Телевиденье убило кинематограф. Женские колонки убивают газету. Ведь женщина, которая ведет эту колонку, на полном серьезе считает себя советским журналистом! Она учит советских женщин такой ерунде как выбор мыла и крема для рук. Забавно читать бред…! Это пять! Высший балл за отсутствие мозга и незнание предмета! Как мыло и