Мы пробыли в Штатах с середины октября 1924 года до конца марта 1925 года и за исключением «Дон Кихота» показывали тот же репертуар, что и прежде. Новиков и Волинин оставались в труппе, но мне все же удалось продвинуться – я получил роль Удая Шанкара в «Кришне и Радхе». Я постарался перенять у него как можно больше и провел много времени, изучая искусство и скульптуру Индии в Лондоне. Я с наслаждением принял участие в этом балете. Как-то я наткнулся на старую вырезку из «Бостон ивнинг транскрипт», где, как обычно, расточались всем похвалы, но затем следовал загадочный отзыв об этом танце, как о «вещи, исполненной предположений и намеков, с причудливыми ритмами, из-за нарушенных репрессий приобретшей напряженный эмоциональный накал». Балетная критика полна сюрпризов.

Я стал размышлять, сколько же городов в Соединенных Штатах, ибо во время каждого турне мы попадали в новые города: Каламазу, Батл-Крик, Седалиа, Уолла-Уолла. Мы ехали все дальше и дальше, выступая в храмах, мечетях, музыкальных академиях, залах, аудиториях и время от времени в настоящих театрах. Я, как и все прочие, размышлял, что же заставляло Павлову продолжать гастрольные поездки; почему всемирно известная великая танцовщица изнуряла себя, странствуя со своей труппой взад и вперед по США и все время давая представления? Существует много предположительных ответов на эти вопросы, но два предположения, безусловно, верны: она считала своим долгом дарить свое искусство миру и обладала повышенным чувством ответственности перед своей труппой – все это играло большую роль в ее решении предпринимать эти изнурительные турне. Они означали месяцы неустанной работы, что вселяло в нас определенную долю уверенности в будущем. Но, мне кажется, прежде всего ее влекла движущая сила – мысль о том, что она должна танцевать.

Забота Павловой о своей труппе не ограничивалась только тем, что она предоставляла нам работу и платила больше, чем в других аналогичных труппах, она действительно интересовалась нашими делами и благосостоянием. Например, в моем случае, когда мы танцевали «Русский танец» каждый вечер во время одноразовых представлений, она распорядилась, чтобы кто-нибудь заменил меня в «Снежинках» и мазурке, чтобы я не слишком уставал. Я тогда не ценил предоставленную мне возможность отдохнуть и обычно практиковался в индусских танцах за сценой во время «Снежинок». По прошествии времени я вижу, каким мудрым и доброжелательным было подобное обращение. «Лучше быть плохим оригиналом, чем хорошей копией» – одно из изречений Павловой, но ни в коем случае не «Будь оригинальным любой ценой», для этого она слишком благоговейно относилась к своему искусству. Хотя она и искала новые формы искусства в каждой посещаемой стране, но была на удивление невосприимчива к модному искусству, которое так часто представляет собой всего лишь попытку шокировать пресыщенный вкус общества. Она с отвращением относилась к элементам вульгарности, вкравшимся в современные комические балеты, выступала против включения угловатых и некрасивых движений только ради того, чтобы выделиться. Танцовщики труппы часто хотели танцевать что-нибудь более современное и ненавидели такие балеты, как «Фея кукол» (которые обожала публика), и готовы были заключить в объятия тех критиков, которые отзывались о них уничижительно. Но никто из нас не понимал тогда: что бы Павлова ни танцевала, ее гений, словно философский камень, преобразовывал любой танец в произведение искусства.

Во время этого долгого путешествия я обратил внимание на то, что некоторые из программ носили название «Прощальное турне». Я заинтересовался, что бы это значило. В труппе утверждали, будто европейский ангажемент мадам не позволит ей долго приезжать в Штаты, тем более что ходили разговоры о поездке в Южную Африку. Никто из нас тогда не знал, что это было последнее посещение Павловой Америки и что весной 1925 года она в последний раз танцевала в Эль-Пасо в Техасе. Последовали четыре полных волнения недели, так как нам предстояло дать сезон в Мехико в театре «Эсперанца». Наш поезд сопровождал вооруженный охранник, который вместо того, чтобы успокаивать нас, наоборот, только нервировал. Страна выглядела истощенной. Так много пустынь и плантаций кактусов, из которых делают пульке и текилу. Время от времени мы подъезжали к гасиенде, часто поезд привозил воду в эти отдаленные места. Почти всегда на вокзалах обитали нищие и торговцы продуктами. Мы прибыли в столицу Мексики в наиболее благоприятный момент – в два часа ночи в Страстную неделю. Когда мы оглянулись вокруг, нам показалось, будто мы ехали из США много-много недель вместо нескольких дней. Железнодорожная станция была переполнена мексиканскими крестьянами, съехавшимися из близлежащих деревень на празднование Страстной недели, и хотя все они были, так же как и мы, замерзшими и сонными, их широкополые сомбреро и цветные сарапе[56] казалось, излучали вокруг себя солнечный свет. Мне хотелось остановиться и пристально вглядеться в каждого человека, но в тот момент у меня не было времени. Мы сели в такси, которые выглядели так, словно происходили из стародавних времен до изобретения автомобиля. Они отчаянно грохотали, хлопали, тряслись, и у нас возникла мысль: что же в первую очередь развалится на части – моторы, кабины или мы сами. Но мы клеветали на них, водители в целости и сохранности доставили нас к отелю и выскочили из машин, готовые получить свои чаевые. Мы вошли в отель и обнаружили, что нам не хватает комнат, чтобы разместиться. Ничего не оставалось, как отправиться поискать что-нибудь другое. Владельцы отелей никак не могли понять, почему мы настаиваем на отдельных комнатах для мужчин и женщин. Они упорно демонстрировали нам комнаты с несколькими кроватями «для семьи», как они прелестно объясняли. Наконец, мы все разместились в домах без каких-либо «семейных» осложнений. Единственная неприятность – я поссорился со своим соседом по комнате, и мы две недели не разговаривали друг с другом. Отель назывался «Отель-Эль-Буэн-Тоно». Сама мадам настояла на том, чтобы остановились в отеле, который содержал француз, потому что однажды он оказал большую услугу группе русских артистов. Небольшая гастролирующая русская оперная труппа приехала в город несколько лет назад, гастроли оказались плохо организованы, и они сели на мель, оказавшись без денег. Любивший музыку хозяин позволил труппе остаться в отеле и питаться бесплатно. Несколько лет спустя я узнал, что бедняга потерял все, что имел, во время одной из многочисленных мексиканских революций.

Наш сезон начался только на Пасху в субботу, так что несколько дней мы с удовольствием проводили время, только иногда по утрам проходили репетиции. Однажды вечером мы с большим волнением отправились в «Театр Лирик», так как нам сказали, будто там идет превосходное ревю в исполнении мексиканских артистов. Это оказалось не совсем то, чего мы ожидали, а мексиканская пародийная интерпретация французской труппы, недавно приезжавшей из знаменитого мюзик-холла «Батаклан» в Париже. Их выступления пользовались большим успехом в городе, но местные певцы, танцовщики и актеры сочли, что преуспеют больше, если создадут свою версию. Шоу было мексиканским по духу и включало некоторые очень хорошие местные танцы. В середине представления директор вышел на сцену, и мы подумали, что он собирается объявить о каких-то изменениях в программе. Но нет!