А сухопутное командование, стремясь предотвратить тесное обложение крепости, торопило эскадру с уходом. Его по условиям приливной обстановки командующий назначил на 10 июня. Но японцы, хорошо осведомленные о событиях в крепости, не замедлили накануне разбросать по рейду новую порцию мин. Силы охраны рейда и на этот раз, как это случилось перед гибелью С.О. Макарова, сумели "наступить на грабли", не признав противника в шнырявших по рейду миноносцах. Выйдя утром на рейд, корабли вдруг оказались в окружении видимых с бортов мин. Тральных сил, несмотря на их некоторое пополнение, по-прежнему не хватало. Но японцы их роль понимали, и миноносцы пытались атаковать шедшие с тралами корабли.

"Новик" и "Диана" противника отогнали. В течение часа — с 15 до 16 час. — движение задерживали неполадки рулевого устройства на "Цесаревиче" — он то замедлял ход, то выходил из строя для исправлений. В 16 час. 40 мин., пройдя за тралами 8 миль, флот отпустил тралящий караван, как по аналогии, видимо, с землечерпательным караваном называли отряд импровизированных тральщиков.

Увеличив скорость до 10 уз, проложили курс на зюйд-ост 20°. Около 18 час. находясь в 20 милях от Порт-Артура, заметили идущий наперерез японский флот: 4 броненосца и два крейсера "Ниссин" и "Касуга". За ним в разных сторонах горизонта виднелись отряды крейсеров и миноносцев. Но все они не могли составить прямой угрозы русским броненосцам. Всем им пришлось бы расступиться перед нашим флотом, если бы он сумел преодолеть сопротивление японских главных сил. А шансы к тому, казалось, беспроигрышные: шесть русских броненосцев против четырех японских. Флот, впервые после гибели С.О. Макарова вышедший в море для решительного сражения, не сомневался в успехе. Слишком велика была долго копившаяся ненависть к удачливому и коварному противнику, слишком сильно было желание сцепиться с ним в схватке насмерть.

Но "флотоводец", "воин", "психолог" и "мыслитель" В.К. Витгефт (которого наместник подобным образом характеризовал, когда уже дважды — до войны представлял за отличие к чину вице-адмирала) оценил обстановку иначе. Увидев несметное количество дымов японского флота, он, похоже, счел себя коварно обманутым наместником. Ведь во множестве присылавшихся увещаний тот уверял своего бравого начштаба в значительной измотанности и сильно поредевшей численности противника. А "он явился в полном составе и даже нажимал в скорости. Обида и страх подавила сознание адмирала, и он, даже не посоветовавшись со стоявшим рядом и недавно им же приглашенным на должность начальника штаба, контр-адмиралом Матусевичем (1852–1912), вдруг негромко, но решительно скомандовал рулевому "лево руля". Все в рубке оцепенели, а адмирал по-прежнему ничего не объясняя и не поднимая флоту никаких сигналов, повернул "Цесаревич" на обратный курс. Флот последовал за ним.

H.A. Матусевич, считая себя, видимо, слишком молодым адмиралом (он получил свой чин только 28 марта 1904 г.), был как и все приучен не перечить начальству. И подвига гражданского мужества, которого в то мгновение ждала от него история (отстранить, взяв под арест, изменившего своему долгу командующего), совершить не посмел. Эскадра, приученная панически бояться мин, без раздумий вернулась на ночной рейд. И судьба — хотя совсем уже не по заслугам — вновь хранила русских. Им нипочем оказались и японские мины (подорвался лишь один броненосец "Севастополь", ни атаки японских миноносцев. Все они были отбиты. И это лишний раз подчеркивало преступность поведения Витгефта. Утром 11 июня флот с внешнего рейда перешел в гавань. Но вместо решительного смещения вполне, уже казалось бы, разоблачившегося себя командующего, адмирал Е.И. Алексеев, вновь занялся (о, несказанность тайн российской бюрократии!) затяжными письменными и телеграфными (с доставкой депеш на джонках или на миноносце "Лейтенант Бураков") увещаниями, словно капризного ребенка, своего нестойкого духом недавнего начштаба.

Стоило бы и сегодня издать в виде документов эти стихи в прозе, которыми обменивались два связанные каким-то необъяснимыми узами военачальника. Вместе с призывами оправдать его доверие и не бояться противника, командующему делался ряд полезных вполне здравых тактических советов, которые предлагалось непременно обсудить в собрании командиров. С должной предусмотрительностью следовало выбрать, и момент для нового прорыва, чтобы он оказался для японцев действительно неожиданным. Но недавно образцово послушный В.К. Витгефт, всегда радовавший наместника своими аккуратностью и исполнительностью, избавившись от первого контакта с барином, словно бы закусил удила. Ощутив вдруг вкус к коллегиальности, он продолжил прятаться за спасительные протоколы созываемых им совещаний.

Так в протоколе от 4 июля 1904 г. собравшиеся на "Цесаревиче" флагманы и командиры высказали свое коллективное мнение о том, что требуемый наместником прорыв во Владивосток крайне затруднен минной опасностью на рейде, меньшей эскадренной скоростью русского флота, и огромным минным флотом японцев. (О полной безопасности этого флота, выяснившейся в ночь на 11 июня, флагманы предпочли умолчать). Доказывалось также, что уход эскадры, заставив вернуть на корабли орудия, отданные в крепость, ослабит ее оборону и ускорит падение Порт-Артура.

В то же время подчеркивалось, что оставаясь в Порт-Артуре, флот усиливает оборону крепости и дает ей возможность выдержать осаду"/ Под этими взглядами времен Крымской кампании вместе с В.К. Витгефтом подписались и все остальные имевшиеся в Порт-Артуре адмиралы: князь Ухтомский, Лощинский, Григорович и Матусевич. В числе 10 капитанов 1 ранга, согласных с этим мнением, был и временно командовавший "Цесаревичем" Н.М. Иванов. Высказавшихся с отдельным мнением не оказалось. Это было какое-то массовое затмение.

Подкрепляя свою оборонческую позицию, командующий в письме наместнику от 11 июля договорился до того, что "потерянные суда можно построить", а вот "нравственного удара от сдачи крепости, которая без помощи флота не устоит", не окупит сохранение остатков флота". Наконец, "безучастие флота к родному порту, ради которого он был занят, навсегда останется пятном и укором".

Была и совсем уж постыдная, убогая и иначе не скажешь, аналогия с Крымской войной. Невозможность справиться с минами, обступившим и подходы к артурскому рейду, командующий уподоблял паровому превосходству флота союзников, а необходимость вывода флота через мины за тралами — "выходу парусного флота против парового". Такими вот уроками мужества и такой военной наукой владел адмирал, который по законам ценза и протекции оказался во главе флота в той решающей, как никогда, для России войне.

Кроме словесной эквилибристики, адмирал, как и ранее, подписывал также и приказы об усилении боевой подготовки. Их для него готовил начальник штаба Н.А. Матусевич. Он из всех сил старался поддержать в командующем боевой дух. Так, циркуляром штаба № 31 от 19 июня предписывалось на кораблях "начать ружейную вспомогательную стрельбу". Для чего требовалось "взять из экипажа обратно все приспособления", а "стрельбу дробинками и прицеливание вести возможно чаще". Приказом № 206 от 17 июня обобщался весьма поучительный опыт отражения восьми атак японских миноносцев 10 и 11 июня.

В последующие дни отдельные корабли или отряды выходили в море для поддержки огнем сухопутных позиций. В их проводке через мины участвовали и катера "Цесаревича". Сам броненосец в море не выходил. Как флагманский корабль, он своими сигналами управлял всей жизнью и действиями флота. Большую помощь корабль 26 июня оказал "Севастополю". В его кессоне, только что (25 июня) установленном, от искр электрической резки (при удалении рваных краев конструкций)воспламенился порох, осевший в корпусе после взрыва японской мины. От загоревшейся в кессоне парусины огонь перекинулся во внутренние помещения корабля, где загорелись столы и койки. "Цесаревич" и спасательное судно "Силач" в считанные минуты успели подать на "Севастополь" пожарные шланги и быстро справились с пожаром.