Как бы в подтверждение своих мыслей, в это мгновение он глянул на женщину, готовящуюся стать его женой. Джулия стояла на коленях, сложив руки, обратив лицо к алтарю, словно охваченная радостным, полным надежды экстазом. Но почувствовав его взгляд, словно он известил ее о своем присутствии прикосновением руки, она тут же повернулась к нему и улыбнулась глазами и ртом: улыбкой нежной, кроткой, благодарной, почти по-животному невинной. Он улыбнулся ей в ответ, хотя и не так откровенно, и затем под влиянием этой улыбки, может быть впервые со времени их знакомства, ощутил по отношению к ней порыв если не любви, то глубокой приязни, смешанной с жалостью и нежностью. Странным образом на мгновение ему показалось, что он раздел ее взглядом, что подвенечное платье исчезло, исчезли интимные принадлежности ее туалета, и он увидел ее, полногрудую, с округлым животом, цветущую, здоровую, молодую, увидел, как она, совсем нагая, преклоняет рядом с ним колена на подушку из красного бархата, скрестив руки. И он тоже был наг, и независимо от священного ритуала они соединялись по-настоящему, как соединяются животные в лесах. И этот союз, верил Марчелло или нет в свершавшийся обряд, был бы истинным, и от него, как желал он, родились бы дети. Ему показалось, что, подумав так, он впервые ступил на твердую почву и сказал себе: "Скоро она станет моей женой… и я буду обладать ею… и она зачнет детей… и это, за неимением лучшего, станет отправной точкой для обретения нормальности". Но тут он увидел, что губы Джулии шевелятся, повторяя молитву, и это усердное движение рта в один миг, как по волшебству, облекло ее наготу в подвенечное платье, и он понял, что Джулия-то как раз крепко верит в ритуальное освящение их союза. Этим открытием он остался доволен, оно даже принесло ему облегчение. Джулии, в отличие от него, не надо было искать или вновь обретать нормальность, Джулия была погружена в нормальность и, что бы ни случилось, никогда бы с ней не рассталась.

Таким образом, церемония закончилась проявлением с его стороны достаточного волнения и чувств, на которые прежде он не считал себя способным. Он знал, что они были вызваны глубокими, именно от него зависевшими причинами, а не объяснялись только местом и ритуалом. В общем, все прошло традиционно, по правилам, так что довольны были не только те, кто в эти правила верил, но и он, в них не веривший, но поступавший так, словно верил. Выходя под руку с женой и задержавшись под порталом перед широкой церковной лестницей, он услышал, как сзади мать Джулии говорила подруге:

— Он так добр, так добр… ты видела, как он был взволнован… он так ее любит… в самом деле, Джулии было не найти лучшего мужа.

И он был доволен, что сумел внушить подобную иллюзию.

Теперь, после всех своих размышлений, Марчелло с острым нетерпением стремился вернуться к усердному исполнению роли мужа, прерванному после свадебной церемонии. Он оторвал глаза от окна, которое тем временем заволоклось черной, слабо посверкивающей тьмой, ибо наступила ночь, и выглянул в коридор, отыскивая Джулию. Ее отсутствие почти раздражало его, и это доставило ему удовольствие, так как было признаком того, что он естественно играет свою роль. Он не знал, следовало ли ему овладеть Джулией на неудобной полке спального вагона или же дождаться приезда в С., где заканчивался первый этап их путешествия. При этой мысли он испытал внезапное, сильное желание и решил овладеть ею в поезде. Он подумал, что так и должно происходить в подобных случаях, к тому же именно так ему и хотелось поступить — то ли в силу плотского желания, то ли оттого, что он был верен своей роли мужа. Но он был уверен, что Джулия — девственница, и допускал, что овладеть ею будет нелегко. Он подумал, что ему, пожалуй, было бы приятно, если бы после тщетных попыток нарушить ее девственность пришлось бы дожидаться гостиницы в С. и удобной супружеской кровати. С молодоженами случались подобные, даже смешные в своей нормальности, вещи, а он хотел быть похожим на самого нормального из нормальных, даже рискуя при этом сойти за импотента.

Он уже собирался выйти в коридор, когда дверь отворилась и вошла Джулия. На ней были только юбка с блузкой, пиджак она сняла и несла на руке. Цветущая, пышная грудь оттопыривала белый лен блузки, окрашивая его в розовый цвет наготы. Лицо было освещено радостным удовлетворением, и только глаза, усталые, томные, казавшиеся больше, чем обычно, выдавали трепет желания, смятение, почти испуг. Марчелло с удовлетворением отметил все эти детали: Джулия действительно была супругой, готовящейся отдаться в первый раз. Она повернулась немного неуклюже (он подумал, что она всегда двигалась неуклюже, но это была милая неповоротливость здорового и невинного животного), чтобы закрыть дверь и задернуть занавески, а затем, стоя прямо перед Марчелло, попыталась повесить пиджак на крючок багажной сетки. Но поезд мчался с большой скоростью, при переезде одной из стрелок вагон неудержимо качнуло, и Джулия упала на Марчелло. Она весьма ловко воспользовалась падением, усевшись ему на колени и обвив его шею руками. Марчелло ощутил на своих худых ногах всю тяжесть ее тела и машинально обнял жену за талию. Она спросила тихо:

— Ты любишь меня? — и склонилась к нему, ища ртом его губы.

Они целовались долго, а поезд продолжал мчаться вперед, и скорость была, если можно так выразиться, сообщницей их поцелуев, ибо при каждом толчке они ударялись зубами, а нос Джулии прямо-таки впивался в лицо Марчелло. Наконец они оторвались друг от друга, и добросовестная Джулия, не сходя с колен мужа, достала из сумки носовой платок и вытерла ему рот, приговаривая:

— У тебя на губах по меньшей мере килограмм помады.

Марчелло, у которого все онемело, воспользовался очередным толчком поезда и тихонько спихнул тяжелое тело Джулии на сиденье. Она сказала:

— Противный, ты меня не хочешь?

— Они должны еще прийти приготовить постели, — сказал слегка смущенный Марчелло.

— Представляешь, — сказала она без всякого перехода, оглядевшись вокруг, — я в первый раз путешествую в спальном вагоне.

Марчелло, не удержавшись, улыбнулся ее наивности и спросил:

— Ну и как? Тебе нравится?

— Да, очень. — Она снова огляделась вокруг. — А когда они придут застилать кровать?

— Скоро.

Они замолчали. Потом Марчелло взглянул на жену и увидел, что она тоже смотрит на него, но теперь уже по-иному, почти с робостью и опаской, хотя лицо ее по-прежнему хранило недавнее пылкое и счастливое выражение. Она заметила, что он смотрит на нее, и улыбнулась ему, словно извиняясь, и, не произнеся ни слова, сжала его руку. Затем из нее нежных влажных глаз закапали слезы, потом еще и еще. Джулия плакала, продолжая смотреть на Марчелло, и жалко пыталась улыбнуться ему сквозь слезы. Наконец во внезапном порыве она склонила голову и принялась неистово целовать его руку. Слезы Джулии сбили Марчелло с толку: она отличалась веселым характером, вовсе не была сентиментальна, он впервые видел ее плачущей. Джулия, однако, не дала ему времени выдвинуть какое-нибудь предположение, потому что, выпрямившись, сказала торопливо:

Прости, что я плачу… но я подумала, что ты настолько лучше меня, и я тебя недостойна.