“Э, нет, — сказал себе Алекс, — так дело не пойдет. От этого калейдоскопа можно обалдеть еще больше, чем от всего, что произошло за последний месяц. Если уж вспоминать, то что-то одно и упорядоченно. А не восстановить ли в памяти всю ту почти немыслимую цепь случайных драматических событий, которая привела его и Андрея к тому, чем они сейчас занимаются?” Эта мысль увлекла его. Сон все равно прошел, а четырех часов полета вполне достаточно, чтобы прокрутить все это в голове кадр за кадром. “С чего начнем? — спросил он себя и тут же решил: — Начнем, пожалуй, с Канады”. Как он оказался в этой стране? После двух лет жизни и работы в Израиле Алекс получил приглашение от крупной канадской нефтяной компании занять должность советника по зарубежной разведке и переехал в Калгари. Первоначальный двухлетний контракт превратился в шестилетний, и за это время ему пришлось поработать почти на всех континентах. Но занимаясь разведкой в разных странах, он продолжал внимательно следить за поисками нефти в Израиле. Его поражали их бессистемность, хаотичность, непрофессионализм. При встречах с израильскими коллегами он говорил об этом. С ним соглашались, однако ничего не менялось. Тогда он написал письмо министру энергетики, в ведении которого находилась нефтяная разведка. Ответа не последовало. Но когда через год Алекс вернулся в Израиль, перед ним закрылись все двери. В работе ему было отказано. Сосед по дому, занимавший важную должность в администрации университета, взялся по собственной инициативе переговорить о нем с деканом геологического факультета, с которым Алекс не был знаком. Он вернулся после разговора обескураженный: “Алекс, что ты такое натворил? Декана передернуло, как только я назвал твое имя”. Было ощущение, что какая-то таинственная инстанция, определяющая кошерность граждан, сделала в его личном деле отметку, подобную волчьему билету: “Не подлежит трудоустройству в государстве Израиль”. Это ощущение превратилось в уверенность, когда в его руки, по недосмотру чиновника, попало конфиденциальное письмо министра энергетики министру абсорбции, в котором говорилось: “Профессиональные качества геолога Алекса Франка не соответствуют израильским стандартам. Поэтому трудоустроить его даже по специальной стипендии министерства абсорбции не представляется возможным”. Вся эта кафкианская ситуация очень смахивала на то далекое школьное избиение во время “дела врачей”, когда у маленького Алекса просто не было шансов. И все же тогда ярость одноклассников была хотя и слепой, но справедливой — били за дело, за отравление видных деятелей государства. Сейчас били соплеменники — мстительно, изощренно, основательно, чтобы уже не смог подняться. Целью было лишить возможности работать, а значит и жить. Так умеют бить только “свои” — за критику, за “несоответствие профессиональному стандарту”, за неприятие корпоративной круговой поруки. Вроде бы тоже за дело… Вспомнились слова из документальной эпопеи Юлия Марголина “Путешествие в страну зэка”: “Лагеря представляют собой дикарское неуважение к человеческому таланту и умению. Человек, десятки лет работавший в любимой профессии, убеждается в лагере, что все усилия его жизни пошли насмарку”. Какой бы двусмысленной такая аналогия ни была, но запрет на профессию вызывает одинаковую реакцию и в лагере, и на свободе — для человека имеет значение только то, что “все усилия его жизни пошли насмарку”, а не то, где это произошло…

Все еще веря в здравый смысл, он написал несколько писем руководителям страны. Никто из них не ответил. Тогда он обратился к Государственному контролеру. Алекс апеллировал к государственным интересам и позволил себе образно описать ситуацию: “Мое положение еще можно было бы понять, если бы я был экспертом по выращиванию кукурузы, в услугах которого страна не очень нуждается. Но в моей профессиональной области Израиль вот уже в течение сорока лет идет от одной неудачи к другой…” Вскоре пришел ответ, подписанный помощником контролера: “По вопросу выращивания кукурузы вам следует обратиться в министерство сельского хозяйства”. Круг кафкианского абсурда, этот израильский национальный бублик, замкнулся. Последняя иллюзия исчезла, что лишь подтвердило старую истину: мечты иногда сбываются, иллюзии — никогда. Побуждения чиновника были, видимо, вполне искренние, но Алекс решил не следовать его совету, а вместо этого предложил свои услуги в качестве консультанта иностранным нефтяным компаниям. То, что было с таким злорадством отвергнуто в Израиле, оказалось с благодарностью востребовано в других странах. Проблемы несоответствия “профессиональных качеств геолога Алекса Франка местным стандартам” не возникло. Впрочем, там, где разведка нефти идет успешно, профессиональные стандарты отличаются от израильских. В его карьере наступил новый этап. Он консультировал разведочные работы во многих странах, в том числе и в России. По его проектам и рекомендациям бурились скважины и открывались новые нефтяные месторождения в разных районах мира. Он снова держал удар.

…Однажды на тель-авивском пляже Алекс столкнулся лицом к лицу с Андрюхой Шейнманом. Встреча была столь же радостной, сколь и неожиданной. Когда-то, несколько лет подряд, они сидели за одной партой, и в школе их даже называли “эти однопартийцы”. В десятом классе Андрей прославился переводами Шекспира, которые стали весьма популярны среди однокашников-акселератов. Бывало, на школьных вечеринках Алекс объявлял: “А сейчас известный поэт-переводчик Шейнспир озвучит собственное видение Шекспира. Вниманию публики предлагается гигиеническая трагедия „О, Тело!“”. Андрей входил с кувшином в руке, с лицом, вымазанным черной ваксой, и читал монолог: “Ты перед сном подмылась, Дездемона? Скорей подмойся. Я не помешаю. Я рядом подожду. Избави Бог убить тебя, не подготовив тело”. Акселераты громко ржали… После школы пути “однопартийцев” разошлись. Андрей стал физиком, а Алекс — геологом. В первые институтские годы они еще изредка встречались, но затем потеряли друг друга из виду. Алекс колесил по всей стране, а Андрей зарылся в какой-то “ящик” и, по слухам, делал головокружительную научную карьеру. Только однажды за много лет Алекс разыскал его и пригласил на защиту докторской. Потом на банкете, когда гости, как обычно, состязались в непомерном восхвалении “тостуемого”, Андрей поднял бокал и сказал: „Вот тут пили за лучшего геолога Татарии, Башкирии, Советского Союза и стран СЭВ. Такими словами можно погубить человека. Я хочу привести новоиспеченного доктора к его истинному масштабу и тем уберечь от гордыни. Предлагаю тост за лучшего геолога с нашей парты, в чем нет ни капли преувеличения и что не так уж мало”.

И вот теперь “лучший геолог” и “лучший физик” с одной парты стояли на пляже друг против друга и беспорядочно восклицали: “…Леха… Андрюха… ты здесь… какими судьбами?.. а ты что тут делаешь?.. я и не знал, что ты приехал… и я не знал про тебя… ты давно в Израиле?.. а ты?..” Они стали встречаться, обсуждать свои дела. Андрей рассказал, что сконструировал электронный прибор, который позволяет различать образцы одного и того же вещества, находившиеся длительное время в разной среде. Стандартный анализ разницу между ними не улавливает. Она проявляется лишь после специальной термической обработки образцов. Только после этого на экране компьютера, соединенного с прибором, появляются резкие пики, по высоте которых можно с уверенностью отличать одни образцы от других. Андрей не знал, какова природа этого явления, которое было как-то связано с изменениями на уровне энергетики кристаллической решетки, но полагал, что метод найдет широкое применение в различных областях. Однако все его попытки заинтересовать открытием израильские университеты, исследовательские центры и фирмы оказались безрезультатными.