представителям не дано полномочий рассматривать по существу веские аргументы польской стороны. […]

Видимо, нам не избежать объяснения с руководством ПНР по трагическим делам прошлого. Время в данном случае не выступает нашим союзником. Возможно, целесообразнее сказать, как реально и кто конкретно виновен в случившемся, и на этом закрыть вопрос. Издержки такого образа действий в конечном счете были бы меньшими в сравнении с ущербом от нынешнего бездействия»[165].

И вскоре, 31 марта 1989 г. на заседании Политбюро ЦК КПСС было принято решение: «…1. Поручить Прокуратуре СССР, Комитету государственной безопасности СССР, МИД СССР, Государственному правовому, Международному и Идеологическому отделам ЦК КПСС в месячный срок представить на рассмотрение ЦК КПСС предложения о дальнейшей советской линии по катынскому делу»[166] (выделено мной. – А. Д.).

Вот таким образом готовилась политическая мина замедленного действия, осколки которой долетают до нас и сегодня. Может быть, одна из главных причин столь поспешных и необдуманных решений – визит в СССР тогдашнего польского руководителя В. Ярузельского, во время которого М. С. Горбачев принес извинения за гибель польских офицеров?

Это – тщательно продуманная, предательская по отношению к своей стране позиция тогдашнего советского руководства во главе с незабвенным М. С. Горбачевым и продолженная не менее колоритной фигурой Б. Н. Ельцина.

Читателям, впервые столкнувшимся с катынской темой, приведем лишь несколько вопросов, на которые до сих пор, если предположить авторство НКВД СССР в расстреле поляков, нельзя ответить вразумительно.

1. Зачем сотрудникам НКВД в 1940 году необходимо было казнить поляков немецкими пистолетами «Вальтер»? Что, все эти сотрудники были провидцами уровня Вольфа Мессинга и знали, что в сентябре 1941 года немецкие войска захватят Смоленск и поэтому на немцев можно будет «списать» свои преступления?

2. Ни поляки, ни немцы не отрицают очевидный факт: при эксгумации трупов было установлено, что польские военнослужащие были одеты в военную форму со знаками различия: рядовые, капитаны, майоры и т. д.

Но тогда спрашивается, знают ли авторы, глубоко и искренне искажающие историю трагедии польских военнослужащих, что в НКВД СССР существовал специальный приказ, категорически запрещающий военнопленным носить какие-либо знаки воинского различия? В советском плену не было рядовых, офицеров и генералов – были лишь военнопленные.

Читаем сегодняшний учебник по истории для старшеклассников:

«По решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. 21 857 офицеров и других арестованных поляков были расстреляны. Подлинные документы так называемого катынского дела опубликованы в России лишь в 1993 г.»[167] (Катынь – район вблизи Смоленска, где весной 1943 г. германские власти обнаружили захоронения 3 тыс. военнопленных польских офицеров, расстрелянных в 1940 г.). И ведь эта цитата – не просто досадное недоразумение из «наследия» партийных чиновников 80—90-х годов, которые не удосужились проверить достоверность своих источников по катынской трагедии.

Сразу же хочется спросить у авторов учебника: если вы не считаете нужным сообщить своим ученикам о других версиях катынской трагедии, то почему вы, вычитывая рукопись перед изданием, не обратили никакого внимания на очевидную авторско-арифметическую несуразность – если расстреляли 21 857 человек, а при вскрытии могил обнаружили только 3 тысячи трупов, куда пропали останки 18 857 польских офицеров? А может быть, всего и было расстреляно около 3 тысяч человек, учитывая приговоры, которые были вынесены советскими судами за бесчинства, творимые так называемыми польскими осадниками при ополячивании украинцев и белорусов на территориях, отошедших Польше после российско-украинско-польской войны 1920 года?

Эта цитата, на наш взгляд, – еще одно свидетельство отсутствия осознанной и глубоко продуманной государственной политики по защите исторической памяти нашего народа и прежде всего защите молодого поколения от сознательного извращения нашими политическими «партнерами» отечественной истории.

Итак, мы узнали, как появилось на свет божий горбачевско-ельцинское признание в советском авторстве катынской трагедии.

И чем быстрее мы исправим эту политическую ошибку, тем лучше для нашего пока еще не до конца потерянного государственного суверенитета.

В заключение главы приведем еще одно, почему-то «забытое» тогдашним советским руководством, свидетельство Анны Михайловны Алексеевой, работавшей в годы оккупации в немецкой столовой, о расправе немцев над польскими пленными. Свои показания А. М. Алексеева давала для использования нашей прокуратурой в Нюрнбергском процессе над фашизмом.

Документ выявил и предложил для публикации доктор исторических наук, профессор В. А. Сахаров.

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

СВИДЕТЕЛЬНИЦЫ АЛЕКСЕЕВОЙ АННЫ МИХАЙЛОВНЫ

Москва 21 июня 1946 г.

Помощник Главного Обвинителя от СССР на Нюрнбергском процессе по обвинению главных военных преступников старший советник юстиции Смирнов допросил в качестве свидетеля нижепоименованную, которая на поставленные ей вопросы показала:

Алексеева Анна Михайловна, 1916 г. р., уроженка Смоленской области, Смоленского р-на, Катынского сельсовета, деревни Борок, по национальности русская, гражданка СССР, образование в объеме семи классов средней школы, колхозница колхоза имени тов. Сталина (Катынский с/совет Смоленского района), замужняя, имеет сына в возрасте 2 лет, проживающая по месту рождения.

Свидетельница предупреждена об ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний по ст. 95, 92 Уголовного кодекса РСФСР. Ей разъяснено, что ее показания будут представлены Международному Военному Трибуналу в городе Нюрнберге.

По существу дела Алексеева А. М. показала:

1. Вопрос.

Когда и при каких обстоятельствах вы попали в число работниц на дачу в «Козьих горах»?

Ответ:

В число работниц на даче в «Козьих горах» я попала в средних числах августа 1941 года. Я вместе со своими родными при приближении немцев к нашей местности попыталась эвакуироваться в глубь страны. Однако нам это не удалось, т. к. немецкие десантные части высадились впереди нас и нам предложили вернуться обратно.

Таким образом, я и мои родные остались на оккупированной немцами территории. В середине августа 1941 г. назначенный немцами староста нашей деревни Дмитрий Солдатенков вызвал меня к себе в хату и сказал, что по наряду Катынской немецкой комендатуры я должна буду работать на даче в «Козьих горах». Он вручил мне запечатанный конверт, с которым я и отправилась на дачу, где была оставлена в числе работниц, обслуживающих размещенный на даче так называемый «саперный батальон № 537».

Кроме меня, на этой даче стали работать пришедшие на дачу после меня через 3–4 дня колхозницы из нашей деревни Конаховская Зинаида Павловна и Михайлова Ольга Аристарховна. Кроме нас троих, других работниц на даче не было.

2. Вопрос.

Являлся ли когда-нибудь при советской власти Катынский лес охраняемым местом?

Ответ.

Как местная жительница, я должна категорически ответить на этот вопрос, что Катынский лес никогда не был специально охраняемым местом. Наоборот, Катынский лес даже трудно назвать настоящим лесом – это был, скорее, парк служивший излюбленным местом для проведения там праздничных дней