Чамполи передает здесь мнение Барберини, который недвусмысленно намекал Галилею на обвинения, выдвинутые в свое время против Джордано Бруно, и, соответственно, на участь последнего. И еще одно важное обстоятельство: Барберини полагал, что в пределах физики и математики Галилей мог рассуждать в любой манере, поддерживая любую «систему мира». Но пройдет полтора десятилетия, и Барберини, уже в качестве папы Урбана VIII, ограничит свободу научного выбора Галилея только областью чистой математики, то есть требованием трактовки любых астрономических теорий как чисто математических описаний, не претендующих на физическую реальность. Но об этом речь пойдет в следующем разделе.

Дини исполнил просьбу Галилея – сделал множество копий новой редакции письма к Кастелли (теперь эта редакция выдавалась за первоначальный вариант) и разослал их широкому кругу лиц.

…А затем я отдал ее [копию письма] отцу Гринбергеру, – сообщает Дини Галилею 7 марта, – коему я также прочитал письмо, которое Вы мне написали (речь идет о письме Галилея Дини от 16 февраля. – И.Д.). Потом я то же самое сделал со многими другими людьми, включая его высокопреосвященство [кардинала] Беллармино, с коим я долго беседовал о вещах, упомянутых Вами. Он заверил меня, что ничего не слышал обо всем этом с тех пор, как имел с Вами устный разговор (то есть с весны 1611 года. – И.Д.)[294].

Беллармино, конечно, лгал. Он лгал Дини, лгал две недели спустя кардиналу дель Монте, говорившему с ним о Галилее по просьбе Чамполи[295]. Что поделать – надо было свято хранить тайну происходящего в стенах Священной канцелярии. Но свое личное мнение он все-таки высказал.

Что касается [книги] Коперника, то его высокопреосвященство, – продолжал Дини, – сказал, что не может поверить, что она будет запрещена. По его мнению, в самом худшем случае в нее будут внесены некоторые добавления (postilla) о том, что изложенная там доктрина направлена на спасение явлений (per salvar l’apparenze), подобно тому, как с этой же целью были введены эпициклы, однако их не считают реальными. И с этой оговоркой синьор Галилей сможет обсуждать этот предмет без каких-либо дальнейших затруднений[296].

Фактически Беллармино через Дини давал Галилею вполне определенный совет – не выходить за рамки математических и астрономических вопросов, не касаться ни онтологических, ни теологических проблем и не советовать теологам, как им надлежит толковать Писание[297]. Однако в той ситуации, в какой оказался Галилей, – когда его оппоненты упорно отказывались вести физико-математическую дискуссию и переходили к чисто богословским аргументам, – и при его темпераменте подобные советы оставались vox clamantis in deserto. У него уже не было никакой возможности следовать совету Маффео Барберини – выступать осторожно и только в качестве профессора математики.

Галилей отвечает Дини пространным письмом от 23 марта 1615 года, в котором категорически возражает против трактовки коперниканства как математической гипотезы, используемой исключительно с целью «спасения явлений». По мнению Галилея, Коперник был убежден, что «если придуманное и не отвечающее реальности расположение частей Вселенной способно описать видимые явления, то, принимая ее истинную и реальную структуру, это можно сделать много лучше»[298]. Иными словами, явления должна спасать истинная теория. Вместе с тем Галилей, для которого природа говорила на языке математики, полагал, что эпициклы и эксцентры существуют реально, а не являются искусственными мысленными конструкциями, используемыми для математического описания наблюдаемого движения планет.

Теперь о том, – писал он далее, – что те авторы, которые ввели эксцентры и эпициклы, не считали их истинными. Я никогда в это не поверю. Особенно потому, что в наш век они (эксцентры и эпициклы) должны быть приняты с абсолютной необходимостью, как показывают нам наши органы чувств. Если эпицикл есть не что иное, как окружность, описанная движением звезды (un cerchio descritto dal moto d’una stella)[299]и не включающая в себя земной шар, то разве мы не видим четыре подобных окружности, описанные четырьмя звездами вокруг Юпитера? <…>

Среди тех, кто отрицает эксцентры и эпициклы, я различаю две группы людей. Первая состоит из лиц, совершенно не знакомых с наблюдаемыми звездными движениями и явлениями, которые должны быть спасены и которые без всякого основания отрицают все, что не понимают. О них говорить не стоит. Другие, рассуждая более разумно, не отрицают круговых движений, совершаемых небесными телами вокруг центров, отличных от Земли, ведь это так очевидно (cosa tanto manifesta), что ни одна из планет не совершает своих обращений концентрически вокруг Земли. Эти люди отрицают лишь, что на небесах существует некая структура твердых сфер (una struttura di orbi solidi), различных и отделенных одна от другой, которые вращаются и трутся друг о друга, неся на себе тела планет etc. Я полагаю, что эти люди рассуждают правильно. Они не отбрасывают движения, совершаемого звездами по эксцентрам и эпициклам, которые являются истинными и простыми допущениями Птолемея и других великих астрономов, но отвергают твердые материальные сферы (orbi), введенные создателями теорий (i fabbricatori di teoriche)[300]для облегчения понимания начинающими и упрощения расчетов вычислителей. И это единственная фиктивная и нереальная часть [теории] (questa sola parte è fittizia e non reale)…[301].

Здесь Галилей полемизирует с Беллармино, который полагал, что эпициклы и эксцентры суть чисто математические объекты, реально не существующие. Хейлброн справедливо охарактеризовал приведенное рассуждение Галилея, считавшего «не обусловленное действием сил эпицикличское вращение главным принципом планетного движения», как «clever (в значении – ловкий, искусный) and misleading»[302]. Я бы добавил, что, хотя с общефилософской точки зрения позиция Галилея может быть понята и оправдана (скажем, исходя из кантианской оценки научной революции Нового времени[303]), с точки зрения физики в его высказываниях нетрудно увидеть сознательную игру словами, поскольку эпициклическое движение – это не просто движение вокруг центра, отличного от Земли, но обращение вокруг точки, в которой вообще ничего нет. Наблюдаемое сложное неравномерное движение планеты слагалось как минимум из двух круговых движений – планеты по эпициклу и центра эпицикла по деференту (при этом для обеспечения высокой точности расчетов использовалось множество, как правило несколько десятков, эпициклов для одной планеты). И на том основании, что сложение двух круговых движений давало (при соответствующем подборе их направлений и угловых скоростей) наблюдаемую планетную траекторию, Галилей делал вывод, что эти круговые движения реальны. Такой подход можно уподобить следующему рассуждению: известно, что два человека в складчину уплатили за некоторый товар 10 скуди; известно также, что 6 + 4 = 10, откуда следует, что один уплатил 6 скуди, а второй – 4. Нелепость такого вывода очевидна.