Между Ифестионом и Кратером вспыхнул горячий спор. Кратер убеждал Александра выявить или, если понадобится, придумать зачинщиков мятежа, чтобы казнить на рассвете на глазах у всего войска, а Ифестион уговаривал царя не делать этого, дабы не чернить позором его прославленное имя. Оба грозных спорщика, разгоряченные вином и упорством противника уже готовы были обнажить мечи, чтобы решить свой спор в поединке, когда хранивший молчание Александр, поднял вверх правую руку. Все замолчали, а он обратился ко мне:

– А что думаешь ты, Птолемей?

– Я? – вопрос царя застигнул меня врасплох.

– Здесь нет другого Птолемея, – усмехнулся Александр.

– Да. Ты прав. Прав как всегда, но… – я задумался, решая, чью сторону мне принять…

– Тебе не обязательно принимать чью-либо сторону. Выскажи свое собственное мнение.

Мурашки побежали у меня по спине. Мне захотелось провалиться под землю. И тут я вспомнил легенду сэра Генри.

– Поговори с прорицателем.

– Ты хочешь, чтобы я отправился в Дельфы? – удивился Александр.

– Нет. Поговори с Фиалесом из Афин.

Все в недоумении уставились на меня. На минуту за столом воцарилась гнетущая тишина.

– Птолемей хочет, чтобы Александр повторил подвиг Одиссея – спустился в Аид, – рассмеялся Кратер, но царь грозно сверкнул очами и тот осекся.

– Объясни, что ты хотел сказать, мой друг, ведь тебе хорошо известно, что я умертвил Фиалеса? – спросил Александр.

– Разве ты умертвил прорицателя? – от волнения у меня перехватило дыхание.

– Он не был прорицателем, и ты это знаешь.

– Я забыл. Мне что-то нехорошо, – забормотал я, утирая рукою выступивший на лбу пот.

– Что с тобой? – голос царя смягчился. – Что с тобой, мой друг…

* * *

– Что с вами, Чарльз? – насмешливый голос сэра Генри прогнал мое видение.

– Мне что-то нехорошо, – повторил я, потирая ладонью вспотевший лоб.

– Вам нездоровится?

– Нет. Наверное, переусердствовал с вином и, кажется, уснул…

– Не мудрено. Клянусь вашей мертвецкой бледностью, тягаться с вами не под силу ни мне, ни даже Джеку, чей луженый желудок легко справится с натиском бочки Бержерака или Кагора. Да куда там! Сам Бахус давно бы уже забрался под стол и посапывал там точно Санджай на посту. Правду я говорю, Джек? Что кряхтишь? Подавился от зависти?

– Сущая правда, сэр Генри. А кашляю я, чтобы освободить место в желудке для второй бочки Кагора.

С этими словами Джек ткнул кулаком в бок задремавшего Брендона и тут же дико захохотал, весьма довольный своею шуткой.

– Налейте еще вина этому буйволу с головой лисицы, – распорядился сэр Генри и добавил, ласково глядя на меня: – Ступайте отдыхать, мой друг. Завтра нас с вами ожидают великие подвиги. Брендон и ты, Муту, проводите мистера Бенкса в его палатку, помогите ему раздеться, и пусть один из вас останется сторожить у входа, а другой сменит его потом. А вы, бездельники, наполняйте живее чарки. Я хочу предложить тост за здоровье нашего гостя и за успех завтрашнего предприятия. И не дай бог кому-нибудь увильнуть! Это прежде всего тебя касается, Фабио.

– А, что, Брендон, все наши индусы понимают английский? – пробормотал я в ухо подоспевшему слуге.

– Да, мистер Бенкс. Они все хорошо говорят по-английски, а мы, англичане, по-индийски, – проворчал слуга, протягивая мне руку и поднимая на ноги.

Когда меня вывели под руки на улицу, за спиной прозвучало громкое троекратное «ура» и чей-то тонкий голос затянул «Полдюжины булавок».

Наступило 30 ноября 1872 года. День, когда по предсказанию ибн Мухаммеда эль Рашида, должен был вновь объявиться на прежнем месте пропавший храм богини Гекаты.

Было еще темно, когда Муту разбудил меня, помог умыться и одеться, а затем проводил из палатки на улицу. Там у костра собрались уже все остальные участники экспедиции. Мне уступили место на поваленном дереве рядом с сэром Генри, набросили на плечи шерстяной плед и угостили кружкой горячего кофе. Кофе оказался как нельзя кстати. Он не только прогнал остатки сна, но и стер следы усталости и похмелья. Жаль только, что этот благородный напиток не помог избавиться от горького привкуса, сохранившегося на душе после вчерашнего разговора с моим другом. Я украдкой покосился на сэра Генри и поразился произошедшей с ним переменой. Еле заметные морщины на его лице проступили отчетливее, здоровый румянец сменила болезненная бледность, живые искрящиеся глаза потухли, помутнели и как будто выцвели, превратившись из карих в пепельно-серые. Рядом со мной сидел не коварный атаман разбойников и не победитель в состязании комедиантов, а усталый старик, беспомощный и жалкий. Он курил сигару и настороженно всматривался в танцующие языки пламени, медленно покачиваясь взад-вперед, точно в кресле-качалке. При этом губы его беззвучно шевелились.

«Наверное, повстречался с одним из привидений прошлого», – мысленно ухмыльнулся я, и в ту же секунду вспомнил собственное видение, вздрогнул, расплескав остатки кофе, и задумался. «Что это было? Сон? Нет. Сны не бывают настолько реалистичными. А если мне подмешали в вино какой-нибудь наркотический дурман, например, марихуану и все увиденное лишь плод разыгравшегося воображения? Такое возможно? Вполне. Вот только имена… Как получилось, что я знал имена всех македонских вождей, присутствующих в царском шатре?… Кратер, Ифестион, Антигон, и мне было известно, что это именно Антигон, а не кто-то другой. Надо будет припомнить все имена и спросить у Генри. Или… Нет. Нетрудно догадаться, что он ответит. «Происки Гекаты» или «Тебе не удастся меня запугать»… Тебе не удастся меня запугать? Не удастся… Безумие, кажется, не имеет свойства распространяться как проказа или чума? Да, вот что еще любопытно: а на каком языке я с ним разговаривал? Не уверен, что это был мой родной английский…».

Мысли мои были суетливыми и сбивчивыми, и я путался в них, как котенок, играющий с клубком ниток, когда сэр Генри тронул мое плечо и громко сказал так, чтобы слышали все.

– Началось.

Я осмотрелся и, признаюсь, сначала ничего не заметил, а потом, пригляделся основательнее и понял, о чем говорил мой друг.

Пока я размышлял, ночная чернота уже успела смениться предрассветными сумерками, и в том месте, где находилась выжженная земля, отчетливо проявилась огромная свинцово-серая гора. Хорошо помню, что в первую минуту я принял его за гору, но когда он зашевелился и медленно пополз в нашу сторону, внутри у меня все похолодело – это был тот самый туман, о котором упоминал в своем рассказе ибн Мухаммед аль Рашид. Клубясь, будто пороховой дым, гонимый ветром с поля боя, он полз, постепенно завоевывая пространство и поглощая не только предметы, но и звуки, а мы, точно заколдованные, кто с восторгом, кто с ужасом, молча следили за его приближением, не в силах пошевелиться.