Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В последнее время уже почти не приносили. Да и не покупали тоже. Вот потому и думаю, что все-таки для печки взяли. Не иначе как для печки.
Главный подозрительно прищурился и распорядился начинать обыск.
Двое его сподручных по-ящериному разбежались и стали потрошить шкафы.
Затем в дело пошла остальная мебель. Обшарили также стены, полы, ванную, туалет, кухню.
Книг в доме почти не оказалось. Полное собрание сочинений Шекспира и таковое же Маяковского.
– Почему держите этих авторов? – подозрительно скривился главный.
– Они удовлетворяют своим творчеством все мои потребности в чтении. Один составил полную антологию возможных человеческих характеров. Второй исчерпал возможности рифмы и подтексты слова.
– Конфисковать! – приказал главный.
Старик только вздохнул, хоть и знал любимые отрывки из обоих собраний наизусть.
– Еще что-нибудь запрещенное нашли? – спросил главный у своих помощников.
– Коробка с музыкальными дисками, связка старых писем, печатная машинка допотопная какая-то.
– Конфисковать!
– Но позвольте! – запротестовал старик. – Письма личного характера! Да и адресат уже давно в мире ином. Не надо их трогать, пожалуйста!
– А какого они характера, это наши специалисты разберутся. Конфисковать. Да и вы тоже собирайтесь.
– Куда? Вы разве арестовываете меня? За что? За какое такое нарушение?
– А это тоже наши специалисты выяснят, – уверил главный и смерил старика взглядом, словно палеонтолог, нашедший редкую, но сильно поврежденную кость.
– Почему значка не носишь? – спросил помощник, снова занявший позицию справа.
– Не имею.
– И об этом расскажешь.
Старик покорно потянулся за портфелем.
– Смену одежды брать? – спросил он.
– Возьми. А там уж как решат. Пока забираем тебя для составления фотороботов твоих таинственных покупателей. Потом видно будет.
И старика увели.
Пока шли от подъезда к машине, он повторял про себя три шекспировские строки, обретшие для него сегодня совершенно новое звучание:
Сестра Евгения отдалась целителю добровольно.
Сначала записалась у Клары. Потом прошла собеседование и… выиграла, удостоилась.
– Рыжая! – одобрительно покивала Клара. – Хороший цвет, редкий. Оживляет.
Затем она достала толстый календарь и назначила претендентке дату, вписав ее номер (на единицу больше, чем у старшего брата) в пустую клетку следующего месяца.
– Извини, – прокомментировала эту досадную отсрочку Клара, – в текущем мест уже нет. Все забито.
– Да ничего, я подожду, – ответила сестра Евгения.
– А чего раньше не приходила? – удивилась Клара. – Судя по номеру, ты из достойной семьи, сознательной.
– Подрастала, по возрастному цензу не подходила, ждала восемнадцати.
– И когда тебе исполнилось восемнадцать?
– Вчера.
– О, значит, и ты под стать семье, сознательная, – вновь одобрила Клара.
Сестра Евгения только покраснела и потупилась.
– Сразу предупреждаю, – тон Клары зазвенел железом. – На Бога было совершено покушение. Так что тебе придется пройти проверку на металлоискателе, а также медицинскую проверку и детектор лжи. Готова?
– Всегда готова! – ответила сестра Евгения, как учили в старшей школе.
– Если накануне почувствуешь недомогание, позвони и доложи. Здоровье Бога священно и мы не можем подвергать его риску.
– Поняла.
– Если передумаешь, позвони не позднее чем за неделю до назначенного срока, чтобы мы успели найти тебе замену. После отступать уже будет нельзя.
– Я нет, я не передумаю, – заверила сестра Евгения и снова покраснела.
На том и порешили.
Дома она ничего рассказывать не стала. Конечно, дело это почетное и правильное, но кто знает, все ж таки родители – люди прежнего поколения и прежних моральных норм.
Готовиться тоже особо не начала. Не подбирала ни одежду, ни прическу, ни косметику – какое настроение будет, так и оденется. Как можно проще. Не обольщать же Бога идет, а проходить инициацию и возвышаться духовно.
«А если больно будет? – приходила иногда шальная мысль, но она тут же эту мысль отгоняла, как зудящего над ухом вредного комара. – Ничего, не маленькая, потерплю».
О стыде же она не думала совершенно. Да и что тут могло быть постыдного? Он же Бог, не человек. Не обычный мужчина.
При мыслях об обычных мужчинах ее тело, да, вздрагивало и покрывалось мурашками. А при мыслях о Боге – ничего. И ей даже не казалось это странным.
Одно время она думала открыться брату. Но потом отвергла эту идею – почему-то ей показалось, что ему не понравится. И вообще – он такой странный стал: за ужином со всеми сидит, словно в облаках витает. И отвечает всегда невпопад.
Иногда вместо лекций в институте, куда она поступила прошлым летом, их всех собирали в самой большой аудитории и разъясняли правила борьбы с внутренними врагами, которые грозят стабильности государства.
Одно из правил гласило, что при наблюдении за близкими родственниками в случае обнаружения в них чего бы то ни было подозрительного (например, определенной вялости при разговоре о политике президента и святости целителя, или насмешек в их адрес, или открытой критики, или нежелания носить значки с номерами, или общения с низкими социальными элементами и т. п.) нужно сообщать в специальную информационную службу.
Представители этой службы имели кабинеты в каждом институтском корпусе, в каждой школе, в каждом училище, в каждой конторе и вообще повсюду.
В случае же имеющегося особо срочного донесения всем продиктовали телефонный номер, по которому можно звонить круглосуточно, чтобы оставить важную для родины информацию.
Сестра Евгения, конечно, не хотела следить за мамой, папой и братом и потому специально не стала запоминать номер. Но в последнее время правила из этих лекций нет-нет да и всплывали в ее памяти. Особенно когда брат морщился при упоминании нововведений в законодательстве или когда он замирал над тарелкой и шевелил губами, как будто что-то заучивал наизусть.
Нет, она не стала бы никуда звонить, но и делиться с ним своими планами теперь тоже бы не стала. Ни к чему.
Вот почему в назначенный день никто из ее семьи не знал, куда это она уходит, накинув легкий плащик на белое выпускное платье.