Казалось, сам Господь позаботился о том, чтобы из-за погоды в это Вербное воскресенье армии сошлись врукопашную. Это было самое жестокое из всех сражений долгой войны; впоследствии поле, на котором оно состоялось, назвали Кровавым лугом. Ряд за рядом падали ланкастерские новобранцы под градом стрел, прежде чем командиры разрешили им пойти в атаку. Тогда, побросав бесполезные луки, они выхватили мечи, топоры и ножи и лавиной ринулись вниз по склону холма навстречу армии, которой управлял восемнадцатилетний мальчишка, возжелавший стать королем и изо всех сил старавшийся удержать своих людей в строю, несмотря на стремительную атаку ланкастерцев, ревевших: «Долой Йорка!», «Долой Уорика!»

Наконец обе армии слились в рукопашной. Два долгих часа, пока снег не покраснел у них под ногами, они гремели и скрежетали оружием, точно плуги, вгрызавшиеся в каменистую землю. Генри Стаффорд, погнавший коня вниз по склону и врезавшийся в самую гущу схватки, почти сразу получил удар клинком в ногу и почувствовал, что конь под ним зашатался. Он успел соскочить с седла, прежде чем конь рухнул на землю, но и сам тут же споткнулся и упал на что-то мягкое — оказалось, на тело умирающего воина, который неотрывно смотрел на него и еле слышно молил о помощи окровавленными губами. Стаффорд рывком поднялся и поспешно отбежал в сторону, низко клонясь, чтобы избежать удара боевым топором, потом заставил себя выпрямиться во весь рост, крепко уперся ногами в землю и выхватил меч.

Ничто — ни турнирная арена, ни яма для петушиных боев — не подготовило бы человека к дикой ярости того сражения. Брат и впрямь шел на брата.[18]Ослепленные снегом, утратив разум от жажды крови, наиболее сильные воины кололи кинжалами, били дубинками, пинали ногами и топтали упавших врагов, а те, что послабее, старались вырваться за пределы рукопашной схватки и поскорее умчаться куда глаза глядят, спотыкаясь и падая в тяжелых доспехах. Зачастую закованный в доспехи рыцарь настигал такого дезертира и одним ударом булавы вдребезги разносил ему голову.

Весь день снег кружил над полем брани, точно пух в лавке торговца битой птицей; весь день обе армии атаковали и теснили друг друга, но ни одна из сторон так и не сумела добиться превосходства и, судя по всему, не имела даже надежды на победу. Казалось, люди угодили внутрь какого-то кошмарного сна, полного бессмысленной ненависти. Упавших тут же заменяли людьми из резерва, и те ступали прямо по телам мертвых и раненых, чтобы снова и снова вонзать клинки в тела врагов. Лишь когда стало смеркаться, когда потемнело волшебное марево серо-белых небес и весеннего снега, передовые отряды ланкастерцев начали постепенно сдавать позиции. Это мгновенно вызвало новую ожесточенную атаку противника, и королевскому войску пришлось еще больше отступить; вскоре и на флангах ланкастерцев начали пятиться, почувствовав, что страх перед неуклонно наступающим врагом пересилил ярость.

Вдруг сразу всем стало легче, поскольку люди Йорка тоже как будто ослабили натиск и даже немного замешкались. Пользуясь временным затишьем, Генри Стаффорд немного постоял, опираясь на меч, и обвел глазами поле.

Было хорошо видно, что передний край ланкастерской армии начинает сильно прогибаться, словно ряд косарей в поле, которым надоело махать косой и они решили пораньше отправиться домой.

— Эй! — закричал Стаффорд. — Стойте! Остановитесь! Защитите своего лорда Стаффорда! Защитите своего короля!

Но воины только прибавили ходу и на него даже не оглянулись.

— Коня! — скомандовал он, понимая, что непременно должен догнать и остановить солдат; нужно было прекратить это дезертирство, пока все войско ланкастерцев не обратилось в бегство.

Сунув перепачканный землей меч в ножны, Генри Стаффорд, сильно прихрамывая, бросился туда, где находилась его конница, но на ходу посмотрел вправо, да так и замер, охваченный ужасом.

Армия Йорка не только не начала отступать, но даже не устроила той краткой передышки, которые часто случаются во время сражения. Выйдя из рукопашной, кавалеристы со всех ног помчались к своим коням, да и те, кто прежде дрался в пешем строю, яростно атакуя и валя на землю ланкастерских рыцарей, теперь вступили в бой, сидя в седле, и безжалостно теснили противника. Они одним ударом булавы разбивали врагам голову, направо и налево рубили широкими мечами и наносили смертельные удары копьем в не защищенное доспехами горло. Стаффорд невольно сделал шаг в сторону, споткнулся об умирающего коня, упал на землю ничком и спрятался за тушу животного, поскольку в этот миг прямо над ним просвистела в воздухе головка кистеня. Услышав какое-то испуганное ворчание, он с изумлением узнал свой собственный голос; тут же раздался оглушительный стук подков — это пошла в атаку кавалерия. Кони неслись прямо на него, и он, извиваясь всем телом, точно перепуганный червяк, приник к брюху стонущей лошади. Над ним мелькнули конские копыта; какой-то всадник одним прыжком перемахнул и через павшего коня, и через прильнувшего к нему человека. Стаффорд успел ощутить лишь порыв ветра и невольно вздрогнул, когда в него полетели комья грязи и мокрого снега; забыв о гордости, он еще плотнее прижался к умирающему коню.

Когда грохот первого броска кавалерии несколько стих, сэр Генри осторожно приподнял голову. Рыцари Йорка, точно охотники дичь, гнали ланкастерских рыцарей в тяжелых доспехах вниз, к реке; те, впрочем, неслись быстрее лани к мосту над Кок-Бек, небольшой речушкой, огибавшей поле боя и в данный момент служившей последней надеждой на спасение. Пехота Йорков, поддерживая свою кавалерию радостными кличами, ринулась с фланга, желая нагнать врага, прежде чем тот достигнет моста. Через несколько минут мост оказался забит дерущимися, безжалостно рубящими друг друга людьми; ланкастерцы отчаянно стремились на тот берег, пытаясь пройти прямо по телам убитых и раненых товарищей по оружию, а воины Йорка теснили их и наносили удары в спину. Мост трещал и качался под напором множества сражавшихся воинов; лошади, понукаемые седоками, сталкивали людей за перила в ледяную воду, а многих просто затаптывали копытами. Пехотинцы, видя наступающих рыцарей с огромными обоюдоострыми мечами, которыми те размахивали, точно косами, видя, как боевые кони этих рыцарей встают на дыбы и топчут железными подковами людей, стали сами прыгать в реку, где еще барахтались те, кого прежде туда столкнули. Кто-то прямо в воде пытался освободиться от тяжелых доспехов, кто-то пробирался к берегу, опираясь о головы и плечи соседей и топя их в реке, вода в которой покраснела от крови.

Пошатываясь, Стаффорд поднялся и, охваченный ужасом, закричал, понимая, впрочем, что никто уже не будет выполнять его команд:

— Вернитесь! На берег! Немедленно перегруппируйтесь!

Тут раздался жуткий скрежет, заглушаемый грохотом и воплями яростной битвы: это трещали бревна, из которых был сложен мост.

— Немедленно сойти с моста! Немедленно! — во все горло заорал Стаффорд и поспешил к берегу, с трудом расчищая себе путь и громко предупреждая об опасности.